Я тихонько выскользнула из-за стола и пошла на звук. Дверь в палату предусмотрительно оставлена открытой, хотя бабушку по указанию того же психиатра крепко-накрепко привязали к кровати. Она тревожно дремала после коктейля из седатиков. Но, скорее всего, времена и места событий в ее мозгу так сильно перемешались, что не давали химикатам разорвать этот сложный клубок. Забытье казалось неспокойным и поверхностным. Бабушка говорила с закрытыми глазами, периодически всхлипывая, потом тяжело вздыхая, но временами слова становились совершенно отчетливыми:

– Семин, Семин… Лейтенант! Семин, ну как же?! Как же, Саша?! Совсем немного же осталось! Господи-и-и… ну за что? Ведь я же жива, жива, Семин! Открой глаза, прошу тебя… Прошу тебя, ведь я же жива… Посмотри, немного осталось… Прошу тебя…

Бабуся лежала вся в испарине, отчаянно мотала головой, пыталась вытянуть из-под себя простыню. Маленькая и сухая, как тростинка на сентябрьской земле. Тут мне показалось: сейчас махну ладонью поверх ее глаз, и исчезнут морщины, и только останется прекрасное молодое лицо. Картинка проступила настолько ярко, что в какой-то момент все поменялось: обшарпанная палата вместе со всей больницей и есть настоящий бред, тупая галлюцинация, куда по какой-то жестокой случайности так несправедливо занесло молодую, полную сил женщину. Долго я не выдержала и пошла на пост.

– Девочки, ну что еще этот мозгоправ назначил? Бабка там бедная никак не выключается. Еще уколите.

Я подождала, пока сестры не добавят бабульке адского зелья, и просидела на ее кровати еще десять-пятнадцать минут, пока бабуля окончательно не уснула. Праздничное настроение улетучилось. В ординаторскую возвращаться не хотелось. Решила спрятаться в курилке и потихоньку прокралась мимо места веселья. В курилке, слава богу, никого не было, и ввиду отсутствия окон стояла тишина и мрак. Я уселась на крохотную тахту и достала заныканную кем-то под журнальный столик сигаретку. Надо было настроиться на алкоголь и безбашенное веселье. Однако уединиться не получилось: дверь осторожно приоткрылась, и просочился Славка, даже не поинтересовавшись, нужна ли мне компания. Опять же без всякого спроса рухнул рядом. Места для двух человек явно не хватало. Пахнуло только что опрокинутой рюмкой коньяка.

– А вы бы плакали надо мной, Елена Андреевна?

– Конечно, Вячеслав Дмитриевич, просто рыдала бы. Вот только, боюсь, тащить ваши восемьдесят кэгэ по полю битвы вряд ли смогла бы.

Мои комментарии никто не слушал, и через секунду я обнаружила себя на его коленях, захваченная огромными ручищами в плотное кольцо. В животе сразу стало тепло.

– Полегче, доктор, сейчас народ ринется курить.

– Все уже гадят прямо в ординаторской.

– А вы что же? Отрываетесь от коллектива, значит?

– Оставайтесь сегодня со мной «подежурить», Елена Андреевна, у меня ключи от кабинета заведующей есть. Какая кофточка у вас сегодня…

Тут я не выдержала и расхохоталась, представив, как будет осквернен диван убежденной мужененавистницы и лесбиянки (это она выяснила про себя совсем недавно и только после двадцати лет замужества). Новость расползлась благодаря остро возникшей связи с реаниматологом Оксаной.

– О, да вы уже прямо в любимчиках, Вячеслав Дмитрич! Ключики вам оставляют. Только вот что-то не греет меня оказаться под вами на священном нейрохирургическом диване. Думаю, буду там уже не в первом десятке.

– Фактов у вас против меня нет и не будет, это раз. А два, вы – самая красивая в этой больничке. Честное пионерское, никто не узнает. И притом с умными блондинками я еще сексом не занимался.

Он развернулся и прижал меня всем телом. Сердце предательски заколотилось.

– Ну, я надеюсь, судьба вам еще предоставит такую возможность… когда-нибудь. Только не сегодня и не со мной.

Я хотела было проскочить под его рукой, но не получилось. Он сгреб меня своими хирургическими клешнями еще крепче и впился в губы так, что в голове все перемешалось. Ноги онемели, все тело задрожало. Я замерла, чувствуя только его настойчивый язык и руки, которые изучали каждый сантиметр под тонкой майкой, – руки, привыкшие к тому, что на этой земле нет ничего, что не начинало бы жить от их прикосновения. Сложно сказать, сколько времени прошло, но процесс моего падения остановило гыкание из открывшейся двери ординаторской. Я слабо попыталась высвободиться.

– Ну так что, останешься?

Голос был хриплый.

Раздался клич изрядно пьяного Федьки:

– Ленка, ты где? Славка! Блин, Лена, это мой день рождения! Если изменяешь мне с этим головорезом, убью!

Ну и легкая ты добыча, Елена Андреевна.

В голове моментально все встало на место, и я, воспользовавшись тем, что на секунду захват ослаб, вырвалась и, сильно хлопнув дверью, понеслась в ординаторскую продолжать банкет. Слава вошел туда же через несколько минут, ровно ничем не намекая на произошедшее.

Крепкий пацан. Просто так не сдастся.

Оставшееся время я тщетно пыталась напиться, однако, несмотря на большое количество опрокинутого спиртного, ничего не получилось. Разошлись около двенадцати, и всю дорогу домой меня била дрожь. Как же жалко стало и себя, и Вовку. Никогда он так не целовал и никогда не поцелует. Никогда я не испытывала такого головокружения рядом с ним. А ведь сколько раз была возможность, рядом было много разных парней, еще до замужества. Кто мешал дуре… Все типа Сорокина жалела. Каждый пошел бы своей дорогой. Вот теперь и жалеть, да только непонятно кого: мужик в запое, ребенок, развод и прочие радости. А могло этого всего не быть. Если бы сделала тогда хоть какой-то выбор. Хотя представить себе теперь, что нет Катьки, просто было невозможно.

Ну и пусть. Теперь я имею право. И наплевать, что диван в ординаторской. Ну и что.

Я поймала такси и поехала к Асрянше. Уже перед подъездом зачем-то набрала ее номер.

– Асрян, привет! Пустишь на часик? Все равно полуночничаешь.

– Да куда от тебя денешься! Небось уже под подъездом тусуешь.

– Не ошиблась, не зря тебе деньги платят.

На кухне было свежо. Слава богу, летом можно открыть окно. Ирка без всякого выражения на лице выслушала мои сопли. Хотя трезвого соображения на тот момент оставалось мало, про Славу хватило мозгов не говорить. Обсуждали уже давно изъеденное молью и последнее событие – Вовку. Трудно… Единственная подруга, и та мозгоправ. Порой я ненавидела ее за то, как она, сама того не замечая, переходила в свою профессиональную роль. Но в этот раз она повела себя немного по-другому.

– Ленка, я думаю, доказывать больше нечего и некому. Я ни к чему тебя не склоняю. Если надо, найду нового специалиста. Будем думать, что прежний, так сказать, не помог. Сама понимаешь, я не могу им заниматься, ведь столько раз вместе бухали. Одно только советую тебе: ищи нормальную работу. Чтобы хватало на себя и Катьку. У тебя, как говорится, приданого нет, дорогая.