– Полина Алексеевна, пока нельзя вставать ближайшие два-три дня, так что возвращайтесь в кровать. Все-таки вы пережили угрожающую ситуацию. Давление еще не совсем стабильно, так что придется менять кое-что в ежедневной терапии. Но с сахаром, я думаю, не так все плохо. Справимся быстро, лечение останется прежнее.

Я помогла ей раздеться и быстро осмотрела.

– Как же теперь быть с моей физкультурой?

– Домой вернетесь, отдохните три-четыре недели и потихоньку начинайте. Не бросайте ни в коем случае. Пока мы двигаемся, мы живем. Хотя я подозреваю, что вам и так внучка не дает сидеть на месте. Все-таки, может, вы не только изжарились, но и переутомились? А возможно, понервничали?

– Да нет, что вы. Ребенок мне в радость, я совсем не устала. И потом, я уже около месяца как не одна: Ирочке пришлось пока отложить свое образование. Вы знаете, мы ждем еще пополнения. Уже несколько недель, но она в этот раз совсем неважно себя чувствует. Сын настаивал на том, чтобы Ира бросила институт окончательно, но я уговорила остановиться на академическом. Надеюсь, буду в силах, а она сможет закончить образование.

– М-да, эмоции вполне положительные. Отлично. Думаю, вы опять будете через два дня умолять меня о выписке.

– Я очень на это надеюсь, вы уж не обижайтесь. Все-таки я совершенно не умею болеть. И, наверное, лечиться.

– В этот раз придется потерпеть. Невролог наверняка назначит капельниц еще недели на две. Так положено. Но это важно, если не хотите повторения.

– Конечно, конечно.

– Сегодня же приведу кого-нибудь с неврологии, а завтра, я думаю, мы сделаем томографию головного мозга, чтобы выяснить более четко, что произошло.

– Как скажете, Елена Андреевна.

– Пока я вас оставлю. Отдыхайте. Завтра будет много мероприятий.

Я вышла с тягостным настроением. Каждый бегает по своему собственному кругу ада. А так хочется видеть, что рядом есть другие планеты, занятые попытками сойти с привычной орбиты – это дает силы и надежду на лучшее, веру в возможность перемен. Когда рядом кто-то, совершенно не созданный для темноты и несчастья, почему-то все же покрыт с головы до ног мрачным одеялом, то это пугает своей нелогичностью и невозможностью принять.

В этот день заходить в седьмую палату больше не хотелось. До четырех часов я намеренно неторопливо доделала все дела, с ужасом думая о своем приходе домой. Звонить Вовке я даже и не пыталась, на всякий случай набрала приемник, чтобы узнать, нет ли кого под фамилией Сорокин. Слава богу, нет. Слава богу, потому что не хочу, не хочу, чтобы обо мне судачили. Слава богу, потому что если что-то произошло, то или сразу умер, или, как уже много раз было, в милиции, или хотя бы в другой больнице. Только не в нашей. Вот так. И не стыдно.

Однако моим страхам не суждено было оправдаться: открывая дверь, я обнаружила Вовку возлежащим на диване в гостиной. На журнальном столике стояла бутылка пива, телик орал как сумасшедший. Я тихо присела на диванчик в коридоре. Почему-то вспомнился рассказ одной из наших медсестер. Ее бывший муж, с которым они уже много лет были в разводе, пришел домой как-то ночью вдупель пьяный, не смог отворить калитку и стал перелезать через забор. Жили они тогда в своем доме, где-то под Петергофом. Уже почти преодолев преграду, он зацепился ремнем за деревянные колья и повис вниз головой. Рано утром его обнаружил сын. На улице стоял мороз минус пятнадцать, и семейство было крайне удивлено, так как тело еще подавало признаки жизни. Резюме рассказа оказалось гениально и просто:

– Я б сдохла, а ему, скотине, ничего.

Вспомнив рассказ, я невольно хохотнула, выдав свое присутствие. Вовка повернул голову в мою сторону. Взгляд был мутный, глаза очерчены бордовым воспаленным ободком. Сначала хотелось сдержаться и не ввязываться в какие-либо все равно никуда не ведущие препирания, но через секунду я почувствовала полное равнодушие к любым последствиям сегодняшнего вечера. Да и вообще ко всему, что связано с Владимиром Сорокиным.

– Привет.

– Привет. А ты что, на работе не был?

– Нет. Давление у меня. Жарко. Отпросился утром у Савенкова.

– Прекрасно. Вовка, а ты не боишься? Мамаша-то в следующем году на пенсию выходит.

– Слышь, ты че заладила? Уже надоела со своим нытьем. Одно и то же каждый день.

Пиво медленно перетекало из бутылки в тело. Он встал с дивана, шаткая походка и смазанные жесты. Это было уже что-то новенькое. Понедельник в первый раз был окрашен в такие откровенные алкогольные тона. Сдержаться все же не получилось, сказалась жара и накопленное многомесячное раздражение.

– Ты обречен, слышишь? Совершенно однозначно обречен.

– Не ной, говорю. Уколи магнезию, башка трещит.

– Да пошел ты… Нет ничего, и шприцы кончились.

– Слышишь, ты, клятва Гиппократа, уколи, говорю. Оглохла, что ли?

– Сходи еще за пивом, это лекарство тебе больше подходит.

Вовка стоял, прислонившись к дверному проему, потирая указательными пальцами виски.

– Слышишь, доктор, у меня голова раскалывается. Укол, говорю, сделай, сволочь…

– Нечем мне тебя уколоть, нечем! Все кончилось еще в прошлый запой.

– А почему ничего не принесла из больнички своей? Ты вообще зачем туда ходишь, сука? Денег не платят, так хоть лекарства… Какой от тебя прок, сука.

– Пошел ты знаешь куда!

Я развернулась в направлении кухни, пытаясь не дать выплеснуться накопившемуся раздражению. Толчок в спину, но я удержалась. Еще толчок. Что-то тяжелое навалилось на меня сзади, и крепкие мужские руки начали душить. Почему-то не было больно, но воздуха не хватало с каждой секундой все больше и больше. Наконец в какой-то момент стало невыносимо страшно. Помню, что сначала сильно сопротивлялась, а потом как будто начала засыпать, все стало безразлично.

Глупо… Как в тарелке супа утонуть… Как глупо…

Катька… Она же с ним останется!

Неизвестно откуда взялись силы. Через секунду Вовка лежал согнувшись пополам с отбитым пахом, а я бежала вниз по лестнице. В голове стучал отбойный молоток, еще трудно было набрать воздуха полной грудью, каждый вдох давался с большим трудом.

За вещами братьев пришлю. Вечером.

До родителей я добежала за несколько минут. Отец с братанами не стали ничего спрашивать, видимо, сразу сообразив, что сейчас не время. Ближе к десяти вечера Сашка с Борькой покорно поплелись вместе со мной за вещами. Тело лежало бездыханным, около дивана уже стояла батарея пива. Канва событий братанам и так оказалась понятна, детали я решила опустить, понимая, что озвученная зарисовка закончится мордобоем. Сашка с Борькой скромно стояли около входной двери, пока я металась между ванной и спальней, собирая себе вещи хотя бы на первое время. Как будто брезговали даже присесть на узкий диванчик в прихожей. Когда мы вернулись к родителям, Сашка без лишних обсуждений поставил себе раскладушку на кухне, уступив мне мою бывшую комнату. Плюсом оказалось отсутствие Катьки и мамы: до их приезда оставалось еще много дней.