– Доктор, вас скоро вызовут к начмеду и заставят подстричься.

– Ага.

Я сняла свою розовую резинку для волос и стянула его непослушные кудряшки. Получился пират с испанской каравеллы. Мы валялись еще минут пятнадцать-двадцать, включив телевизор для звукового сопровождения.

– Мужчина, я хочу есть.

– В наличии сосиски и яйца.

– И то и другое, и всего по два, пожалуйста.

– Так у вас, девушка, хороший аппетит!

– Ну да, нагуляла за последние два часа.

Потом мы целый час ели, и все, что мы ели и пили, было невероятно вкусно: черствый хлеб, яичница и сосиски, растворимый кофе с огромным количеством ложек сахара.

Потом вместе залезли в ванну, и там началось снова: бесконечно, глубоко, невероятно. Раньше все существовало параллельно: и больница, и Катька, и Вовка, и родители, и Асрян, ничто не мешало друг другу, было разложено в голове по разным полочкам. И вот теперь – все исчезло, кроме этой квартирки. Все перестало существовать. Остальные маленькие мирки затерлись, померкли, перестали иметь значение.

В одиннадцать я все-таки начала поглядывать на часы, что оказалось сразу замечено.

– Лен, а может, тут заночуешь, раз ребенок все равно с бабушкой?

– Все-то вы помните, доктор.

Походная сумка с косметичкой, зубной щеткой и сменой чистого белья всегда с собой.

Я позвонила отцу и предупредила, что останусь у Асрян, тут же почувствовав себя студенткой первого курса. Весело. Время прекратило свое движение до самого утра.

По причине полной безграмотности в конспиративной науке мы приехали на работу в самый прайм-тайм – без десяти восемь. Вылезли из машины прямо перед приемным покоем. На лавочке, ожидая пятиминутки, мирно покуривали Костя, Федька и Стас. Секундная немая сцена тут же сменилась бешеными децибелами. Федор набросился на нас, как бойцовый бульдог:

– Ах ты, Славка, ну сволочь! Без году неделя тут, паразит! А эта тоже, блин, верная жена! Э-э-э, Ленка, нашла с кем связываться! Он же покоя тебе не даст, а потом поматросит и бросит. Тебе я нужен: женатый и предсказуемый, нуждающийся в конспирации не меньше тебя. А тут, ну глянь на этого идиота! Привез на глазах у всей больницы утром прямо к приемнику, свинья! Ну ничего… я дождусь своего часа. Все, Сухарев, я больше руки тебе не пожму. По крайней мере, сегодня. И что это у тебя за заколка в волосах, придурок?!

Тут я заметила, что Славка так и приехал на работу с моей резинкой на голове. Я хотела было снять, но он ловко увернулся:

– Не дам – теперь моя.

Мы стояли с глупыми улыбками на лицах и слушали излияния, совершенно не думая о завтрашнем дне. Жизнь протекала здесь и сейчас, и в ней были только старенькая «шестерка», я и он и родные ухмыляющиеся лица рядом с нами. Однако вокруг уже вовсю сновали любопытные, делая вид, что нас не слышат, и мне захотелось завершить эти утренние дебаты, непосредственно касающиеся моего морального облика.

– Все, пацаны, расходимся по одному. Федька, чтобы заслужить твоего прощения, согласна подвергнуться любой экзекуции. Думай до среды. Может, тортик на дежурство или селедку под шубой?

– Селедку. А я принесу батянин солдатский ремень. Пацаны, анонсируйте публичную порку Елены Андреевны за измену трудовому коллективу. Это пункт первый. Пункт второй: событие будет происходить на первой хирургии в ординаторской ровно в семь часов вечера в среду.

Славка с Костей повалились на лавочку перед приемником и корчились от смеха. Я уже начала злиться.

– Так, ну ты разошелся, мужик. Все, я пошла на отделение.

Я развернулась в направлении родной терапии. Так хотелось еще разок поцеловать Славку, растревожить черную шевелюру, но все же, все же… Обогнув терапевтический корпус, я плюхнулась на ту самую скамейку, где вчера ждала такси. Ведь так и не добралась до Асрян, оставив верную подругу в полном неведении и недовольстве. Заведующая сегодня должна была находиться на совещании, так что торопиться не имело смысла. Я откопала в сумке запрятанную сигаретку и с большим удовольствием затянулась. Утренние мысли протекали реальнее и четче. Конечно, это не история Ромео и Джульетты, и на моих ногах тяжелые свинцовые сапоги. Что ж, пусть так… Пусть это кончится, не успев разгореться, или пусть продлится долго… финал неизвестен…

Что бы ни ожидало меня, я справлюсь.

На отделении было скучно. Каждый раз, проходя мимо еще пустующей седьмой палаты, я вспоминала рассказ Валентины Арнольдовны и теперь уже четко понимала, что новая встреча не за горами. Она вернется. Она никуда не переедет. Не станет бороться с сыном, не станет ругаться и топать ногами, не станет разбивать этот хрустальный замок вокруг себя. Петля вокруг шеи будет только затягиваться.

Жара не отступала, новенькие кондиционеры обеспечивали дисциплину на отделении: никто не шлялся по территории или по другим этажам, все сидели в палатах и дышали прохладным воздухом. Я перебирала свои истории болезни, отчаянно борясь с надвигающейся дремой. Мартиросова – диабет. Дружим с ней четыре-пять раз в год по причине полной невозможности соблюдать диету. Глупо, но ей весело. Любит большие армянские застолья. Стафеева, бывшая балерина – Базедова болезнь. Дама болела, потому что это был модный, благородный, даже, можно сказать, возвышенный диагноз. Все равно что маленький, но важный нюанс в наряде, как сумочка из крокодиловой кожи или роскошная золотая брошь на строгом кашемировом жакете. С этими больными всегда было весело и забавно. Я любила их легкой любовью, не требующей сострадания, и они отвечали взаимностью. Особенно смешно было наблюдать моих подопечных перед самой выпиской: Стафеева неизменно уносила с собой огромную банку аджики и кучу рецептов пирожков с мясом, Мартиросова же, сидя на кровати, пыталась внедрить в жизнь элементы йоги. От этой культуральной мешанины веяло жизнью и радостью, а в седьмой, еще совсем недавно, даже «Шанель» не могла перебить запах надвигающегося несчастья.

После обеда, как только я включила разрядившийся сотовый, Асрянша потребовала новостей. Доктор Сорокина вяло отбивалась и так и не набралась мужества хотя бы немного приподнять завесу тайны. Положив трубку, почувствовала себя совершенной предательницей и в то же время совершенно четко поняла, что пока это единственная тема в моей жизни, в которую я не хочу посвящать даже самых близких.

Около четырех часов Славка уже тарахтел под окнами нашего корпуса.

– Ну что ты копаешься? Поехали.

– Слав, только мне надо дома появиться вечером. Не могу сегодня остаться.

– Ну хоть на часок. Я сегодня оперировать толком не мог. Руки дрожат, мысли убегают. Представляешь! А знаешь почему?

– Почему?

– Потому что ты. Как пылесос.

– Фу, не романтично.

– Ну тогда как там? Черная дыра, вот. Затягиваешь в себя. Мне кажется, я даже знаю, о чем ты думаешь. Прямо сейчас.