А может, он вообще не умирал?

С самого сотворения человека, как вида, когда бы это ни произошло, он уже был на нашей земле. Наблюдал историю развития индивида от полупримата, орудовавшего палкой и жившего в пещерах, до городского жителя, окружившего себя навороченной техникой, проникшего в атом и покорившего космос. Мы стремились к эволюции и прогрессу, но что видел Елизар? Разрушение? Уничтожение? Тщеславие? Желание утолить придуманные потребности? Он видел, как начинались войны за территории, ресурсы и богатства. Как придумывалось и создавалось всё новое и новое оружие, с каждым разом становившееся более разрушительным и смертоносным, преодолевая путь от ножа и лука со стрелами до ядерных бомб, способных за секунду испепелять целые города. Видел, как человек разорял природу: сливал химикаты в реки и моря, выбрасывал ядовитые газы в атмосферу, глубже зарывался в землю, добывая нефть, уголь, золото и алмазы для обогащения властьимущих, вырубал леса, чтобы строить свои города из стекла и бетона и создавать империи, которые однажды кто-нибудь уничтожит одним нажатием кнопки.

Усталость и печаль?

Нет, в его глазах томилась жалость. Он жалел нас, как жалеют несмышленых котят, по глупости провалившихся в яму и не понимающих, как оттуда выбраться. На его месте я бы тоже нас жалела, ведь мы сами рыли себе могилу…

—Здесь лучше, не правда ли?— спросил Елизар, чуть шелохнувшись.

Белоснежная ткань пришла в движение и покрылась мелкой рябью, словно потревоженная водная гладь. Мне даже показалось, что отражавшийся от неё свет начал мерцать и переливаться на стенах дома.

—Вы не человек, верно?— вместо ответа задала я мучавший меня вопрос.— Кто вы такой?

—Моё человеческое имя Божья Помощь,— медленно произнёс он без какого-либо пафоса.— Елиазар — так оно звучит для вас на древнем языке. Но ты по-прежнему можешь называть меня Елизар — я знаю, что для тебя это привычнее. И да, я не человек.

—Но вы выглядите как человек. Точнее, выглядели раньше…

—Для тебя я был человеком, как и для Варвары, как и для многих, к кому я приходил. Для людей образ такого же человека, как они сами, привычен и приемлем. Вы считаете, что Бог создал вас по своему подобию, но на самом деле это не так. На самом деле это вы создаёте себе Богов по своему подобию и изображаете их в человеческих обличиях. Поэтому и мы являемся вам в образе людей — седых Старцев. Но для меня не имеет значения, какую физическую форму принять. Я могу быть любого возраста и любого пола или вообще предстать в виде дракона. Проблема лишь в том, что человеческая психика не выдержит появление говорящего дракона.

Елиазар усмехнулся.

Я тоже представила эту ситуацию и слегка улыбнулась.

—Но и в физическом облике люди не могут нас увидеть, если мы сами того не захотим,— продолжил он.— Даже если мы будем находиться рядом.

—Как сегодня возле киоска? Вы были невидимы для остальных.

—И ты тоже. Разве ты не заметила, что никто не обратил на нас внимания?

—Заметила… Но это… Немыслимо!— вырвался у меня удивлённый шёпот.

—Всё, что ты можешь охватить своей мыслью, уже является мыслимым. И это тоже,— Елиазар слегка пожал ещё имевшими плотность плечами, снова приведя в движение складки материи.— Но я не Ангел и не Дух, как ты могла подумать.

—Разве есть кто-то ещё?

—Есть,— ответил Старец.— Это сложно объяснить, чтобы тебе стало понятно. Ангелы, Демоны, Духи и Бесы принадлежат нашему, нематериальному миру. Люди принадлежат физическому миру. А мы — между. У похожих на нас порождений Тьмы есть название на вашем языке — вы называете их Чертями. Они могут появляться в вашем мире и принимать физическую оболочку. Мы тоже можем, но для нас у людей определённого названия нет. Многие называют нас Вестниками, а некоторые — просто Старцами.

—И вы можете делать то, чего не могут обычные люди?— это было скорее утверждение, а не вопрос.— Вы уже дважды перенесли меня в другое место.

—Да,— Елиазар чуть улыбнулся, только уголками губ.— В физическом пространстве перемещаться легко. Материальность вашего мира весьма относительна, если знать все его Законы. В сущности, по основным параметрам он мало отличается от нашего, просто там действуют другие принципы. Мы можем переходить туда и обратно. Можем находиться где угодно, когда угодно и перемещать других людей, если в этом есть необходимость. Как тебя, например.

—И где мы сейчас? Куда вы нас перенесли?

—В заброшенный дом недалеко от города Лаодикеи,— ответил он, окинув взглядом неприметное пространство.— Сейчас первый век нашей эры, пятьдесят шестой год.

—Первый век?— я почувствовала, как брови медленно поползли вверх, а ноги начали неметь и не только из-за нарушенного кровообращения, но и из-за охватившего всё моё тело нервного оцепенения.— Вы перенесли нас в прошлое?..

—Не совсем,— поправил меня Елиазар.— Со временем всё сложнее. Оно направлено в одну сторону — вперёд. Прошлое уходит, сохраняясь лишь в нашей памяти. Нет такого пространства, где бы оно продолжало существовать и куда можно было бы перенестись, чтобы что-то изменить. Влиять можно только здесь и сейчас, поступками и решениями. От них зависит будущее, которое зарождается каждую секунду и каждое мгновение. Поэтому будущее увидеть нельзя. Оно никогда не бывает одинаковым. Можно тысячу раз заглянуть в него и обнаружить тысячу различных вариантов. Впереди настоящего словно летит бесплотная дымка: она вариабельна, непостоянна, она меняется от каждого вздоха, от каждого слова, от каждого шага, и можно лишь приподнять эту завесу, чтобы посмотреть, к чему, возможно, приведут те или иные действия. Прошлое же увидеть можно, однако не то, каким оно было, а то, каким его кто-то помнит. И сейчас мы не в прошлом, а лишь в моём воспоминании о прошлом, которого давно уже нет. И оно будет существовать до тех пор, пока я его помню.

Я зачарованно ловила каждое его слово и поражалась, насколько обыденным тоном Елиазар рассуждал о прошлом и будущем, как о чём-то заурядном и банальном, словно любой желающий легко мог перенестись в другое пространство и время. И самое смешное, что для него это действительно являлось лёгкой задачей, поскольку в его мире не существовало ничего невозможного.

—Почему здесь?— наконец, спросила я, немного уложив информацию в голове.

—Память всегда хранит самые значимые моменты, и наша память не является исключением. Это достаточно важное место и для истории, и для моего разума. В Лаодикее я провёл много человеческих жизней, поэтому люблю возвращаться в воспоминание об этом городе. Через несколько лет землетрясение сравняет его с землёй, затем его разрушат войны и катаклизмы, а в ваш век сюда будут привозить туристов и показывать развалины. Вот в принципе и всё,— он снова улыбнулся.— Можешь считать, что я подвержен одной из людских слабостей — сентиментальности.

—Надо же,— я нервно тряхнула головой.— Вы так спокойно рассуждаете… А ведь ещё недавно я считала вас своим разыгравшимся воображением!