Наполеон ограничился продолжением переговоров, начатых в Берлине, относительно Ганновера. Он предлагал это королевство Пруссии в уплату за ее союзничество;

но, не особенно надеясь на открытое содействие столь робкого двора, он предлагал передать Пруссии Ганновер на хранение, если она не захочет принять его в качестве окончательного дара. В любом случае ей придется удалить оттуда воюющие войска, и тогда, чтобы прикрыть Францию с севера, довольно будет нейтралитета.

В последние дни августа австрийцы были уже на берегах Эча и Инна, русские – на границе Галиции. Казалось, они застали Наполеона врасплох; но ничуть не бывало. Он отдал все приказы в Булони днем 26 августа, с предписанием передать их только 27-го, в десять часов вечера. Так он хотел сохранить для себя весь день 27-го, прежде чем окончательно отказаться от великой морской экспедиции. Отправившийся 27-го курьер должен был прибыть в Ганновер только 1 сентября. Маршал Бернадотт, уже предупрежденный, начинал движение 2 сентября, собирал свой корпус в Геттингене и прибывал в Вюрцбург 20-го. Он имел приказ собрать в крепости Гамельна вывезенную из Ганновера артиллерию, боеприпасы всякого рода, больных, склады своего армейского корпуса и гарнизон в шесть тысяч человек под командованием энергичного офицера, на которого можно рассчитывать. Гарнизон обеспечивался довольствием на год. Если удастся договориться с Пруссией насчет Ганновера, оставленные в Гамельне войска без промедления присоединятся к корпусу Бернадотта; в противном случае они останутся на месте и, если англичане предпримут экспедицию по Везеру, чему прусский нейтралитет не мог помешать, будут защищать его до смерти. «Я буду так же стремителен, как Фридрих, – писал Наполеон, – когда он шел из Праги в Дрезден и Берлин. Я скоро приду на помощь французам, защищающим моих орлов в Ганновере, и сброшу в Везер неприятеля, если он туда явится». Бернадотт имел приказ пересечь оба Гессена, сказав правительствам обоих герцогств, что возвращается во Францию через Майнц, а в случае отказа пробить себе путь силой, но на переходе платить за всё звонкой монетой и соблюдать строгую дисциплину.

Вечером того же 27 августа курьер передал генералу Мармону приказ начинать движение, с 20 тысячами человек и 40 полностью оснащенными орудиями конной артиллерии следовать берегами Рейна до Майнца и через Майнц и Франкфурт идти в Вюрцбург. Приказ должен был достичь Утрехта 30 августа. Генерал Мармон, уже прежде уведомленный, должен был начать движение 1 сентября, прибыть в Майнц 15–16-го, а 18–19-го – в Вюрцбург. Ганноверский и Голландский корпуса должны были прийти во владения курфюрста Баварского 20 сентября и явить собой силу в 40 тысяч человек. Таким образом, поскольку курфюрсту рекомендовалось укрыться в Вюрцбурге, если австрийцы попытаются напасть на него, он мог быть уверен, что найдет там совершенно готовую поддержку лично себе и своей армии.

Наконец, 27-го вечером были изданы приказы касательно лагерей Амблетеза, Булони и Монтрейля. Начало их исполнения назначалось на утро 29 августа. В первый день должны были выступить, тремя разными дорогами, первые дивизии каждого корпуса, во второй день – вторые, в третий день – последние. Тем самым, они следовали друг за другом с интервалом в один день. Поскольку надлежало совершить двадцать четыре дневных перехода, вся армия должна была прибыть на Рейн, на линию Мангейм-Страсбург, 21–24 сентября. Этого было достаточно, чтобы она оказалась там вовремя, ибо австрийцы, желая сохранить некоторую меру, дабы захватить французов врасплох, оставались в лагере у Линца и потому не могли оказаться на позициях прежде Наполеона. К тому же, чем выше они поднимались по Дунаю, тем больше приближались к границе Франции между Боденским озером и Шаффхаузеном, и тем больше шансов окружить их получал Наполеон. Офицерам, отправленным вперед по дорогам, по которым должны были идти французские войска, поручалось подготовить продовольствие на каждом этапе. Категорические приказы, неоднократно повторенные, как и все приказы Наполеона, предписывали обеспечить каждому солдату плащ и две пары башмаков.

Наполеон, храня глубокую тайну, которую доверил лишь Бертье и Дарю, говорил своему окружению, что посылает 30 тысяч человек на Рейн. Так он писал большинству своих министров. Он не открыл большего и Марбуа, лишь предписав ему собрать в кассах Страсбурга как можно больше денег, чему находилось достаточное объяснение в признаваемой отправке 30 тысяч человек в Эльзас. Дарю он приказал без промедления выехать в Париж, явиться к министру военного снабжения Дежану, собственноручно отправить все дополнительные приказы, которых требовало перемещение армии, и не посвящать в тайну ни одного баталера. Сам Наполеон хотел еще на шесть-семь дней остаться в Булони, чтобы лучше обмануть публику насчет своих планов.

Одновременно Наполеон отправил Мюрата и своих адъютантов Савари и Бертрана во Франконию, Швабию и Баварию. Им приказывалось исследовать все дороги, ведущие от Рейна к Дунаю, рассмотреть природу каждой из них, встречающиеся на них военные позиции, предоставляемые ими средства существования и, наконец, все подходящие пункты для перехода через Дунай. Мюрату надлежало путешествовать под вымышленным именем, а по окончании разведки вернуться в Страсбург, дабы принять там командование первыми колоннами, пришедшими на Рейн.

Кроме того, чтобы как можно дольше оставлять австрийцев в неведении о своих планах, Наполеон рекомендовал Талейрану помедлить с предъявлением Венскому кабинету манифеста, имеющего целью потребовать от него окончательных объяснений. В ответ ожидалась лишь ложь и, дабы уличить кабинет в двуличии перед лицом Европы, достаточно было предъявить его в минуту начала военных действий. Наполеон отправил в Карлсруэ генерала Тиара, вернувшегося на службу после возвращения из эмиграции, и поручил ему переговоры о союзе с курфюрстом Баденским. Предложения того же рода он направил и в Вюртемберг, ссылаясь на то, что предвидит войну, судя по приготовлениям Австрии, но так и не говоря, до какой степени готов к ней. Наконец, он полностью доверил свои тайные планы лишь курфюрсту Баварскому. Этот несчастный государь, колеблясь между Австрией, которая была его близким врагом, и Францией, которая была его далеким другом, а также помня, что в предшествующих войнах его беспрестанно попирали и те и другие и всегда забывали о нем при наступлении мира, не знал, с кем связать себя. Он хорошо понимал, что предаваясь Франции, может надеяться на приращение территории, но, не зная еще о снятии Булонского лагеря, полагал, что Франция всецело занята войной с Англией и не способна прийти на помощь своим докучливым германским союзникам. Он не переставал говорить о союзе с нашим министром Отто, так и не решаясь его заключить. Это положение скоро переменилось благодаря письмам Наполеона. Он написал непосредственно Карлу-Фридриху Баденскому и объявил ему (говоря, что это государственная тайна, доверяемая его чести), что откладывает поход против Англии и