Морской министр, не дерзавший высказать императору свое мнение об объединении флотов среди Ла-Манша в данных обстоятельствах, но считавший такое объединение чудовищно опасным, с тех пор как предупрежденные англичане сосредоточились между Ферролем, Брестом и Портсмутом, умолял его не отдавать столь губительного приказа и сказал, что лето уже близится к завершению, что англичане слишком бдительны и что французы, если будут упорствовать, неминуемо потерпят у Бреста какую-нибудь ужасную катастрофу. Наполеон на всё имел лишь один ответ: в Бресте соединятся пятьдесят кораблей, у англичан никогда не будет такой численности, да и в любом случае потеря одного из двух флотов ничего для него не значит, если другой, разблокированный, сможет войти в Ла-Манш и владеть им двадцать четыре часа.

На следующий день, 23 августа, Декре предложил Наполеону свой план. Прежде всего, считал он, нужно отложить экспедицию на зиму, ибо уже слишком поздно вести флот из Кадиса в Ла-Манш. Пришлось бы исполнять план под швальными ветрами равноденствия. К тому же англичане уже предупреждены. В конце концов все разгадали план объединения между Булонью и Брестом. По его мнению, следовало разделить слишком крупные эскадры на семь-восемь отдельных крейсерств, по пять-шесть кораблей в каждом. Крейсерство капитана Лальмана в настоящее время показывало, чего можно ждать от таких отдельных дивизий. Следовало собрать в них лучших офицеров и лучшие корабли и пустить в море. Они будут приводить в отчаяние англичан, разрушая их торговлю, и воспитают превосходных матросов и командиров эскадр, которые войдут в состав флота для позднейшего великого проекта.

Вот такая война, говорил адмирал Декре, мне по сердцу. «Если же зимой вы захотите, – добавлял он, – иметь флот в Ла-Манше, есть средство его туда привести. В Кадисе у вас будет четыре десятка судов. Соберите там армию для высадки и придайте этим сборам вид похода в Индию или на Ямайку. Затем подготовьте две части эскадры. Отберите быстроходные корабли и самых способных и храбрых офицеров, которых испытали за год;

тайно выйдите в море на двадцати кораблях, позаботившись о том, чтобы внимание англичан отвлекли на себя другие; и пускай эти двадцать кораблей обойдут вокруг Ирландии и Шотландии и придут оттуда в Ла-Манш. Вызовите в Париж Вильнева и Гравину, ободрите их сердца, и они, верно, исполнят такой маневр».

Прочитав сей проект, Наполеон полностью отказался от мысли немедленно приводить флот из Кадиса, если он в самом деле туда направился, и написал своей рукой на обратной стороне депеши: «Сформировать семь крейсерств и разослать к Африке, Суринаму, Святой Елене, Ле-Капу, Иль-де-Франсу, Наветренным островам, Соединенным Штатам, берегам Ирландии и Шотландии, устью Темзы». Затем он принялся читать и перечитывать депеши Вильнева, Лористона и агента, который уже долгое время наблюдал с подзорной трубой за следованием французской эскадры, когда ее потеряли из виду на широте Ферроля. Будто на страницах книги судеб он искал ответ на вопрос: куда идет Вильнев – в Кадис или в Брест? Неуверенность, в которую повергало его чтение депеш, раздражала Наполеона более, чем если бы он точно узнал, что Вильнев идет в Кадис. При таком его волнении и особенно при сложившемся в Европе положении стало бы величайшей услугой сказать ему, что происходит на самом деле, ибо известия с австрийской границы с каждой минутой становились всё тревожнее. Австрийцы уже почти не скрывались: они сосредоточили на берегах Эча значительные силы и угрожали Инну и Баварии. Итак, если он не нанесет по Лондону молниеносный удар, который заставит Европу содрогнуться и отступить, ему следует форсированными маршами направляться на Рейн, дабы упредить оскорбление, которое ему готовили, – ступить на его границу прежде него самого.

Потребность знать правду заставила его написать несколько писем адмиралу Декре, чтобы узнать его личное мнение о вероятном решении Вильнева. Тот, опасаясь слишком рассердить императора и в то же время совестясь его обманывать, давал ему всякий раз противоположный ответ, говоря то да, то нет, разделяя тревогу своего повелителя, но видимым образом склоняясь к мнению, что Вильнев идет в Кадис. В глубине души он в этом почти не сомневался. И тогда Наполеон, дабы не оказаться застигнутым врасплох, начал колебаться меж двумя планами и провел несколько дней в невыносимом для его характера двойственном положении, готовый одновременно и пересечь море, и броситься на континент, и предпринять высадку в Англию, и решиться на военный поход против Австрии. То была особенная черта его характера: тотчас овладевать собой, как только нужно действовать, внезапно отходить от вспышек, в которых ему угодно было освобождать на миг душу, словно для того, чтобы более владеть ею в минуту, когда это будет необходимо.

После множества сомнений в течение всего 23 августа он отдал распоряжения, необходимые для обоих планов. «Я принял решение, – написал он Талейрану. – 14 августа мой флот пропал из виду с высот мыса Ортегаль. Если он придет в Ла-Манш, будет еще не поздно, я погружусь и произведу высадку; я разрублю узел всех коалиций в Лондоне. Если, напротив, у моих адмиралов недостанет характера или умения маневрировать, я удалю лагеря с океанского берега, вступлю с двумястами тысячами человек в Германию и не остановлюсь, пока не доберусь до Вены, не отниму у Австрии Венецию и всё, что у нее еще осталось в Италии, и не выгоню Бурбонов из Неаполя. Я не дам соединиться австрийцам с русскими, я разгромлю их прежде их соединения. Водворив мир на континенте, я вернусь к Океану и буду снова трудиться ради мира на морях».

Затем, с той глубокой и несравненной опытностью, какую он приобрел, и с беспримерным умением различать, какие меры являются более, а какие менее срочными, он отдал первые приказания касательно континентальной войны, еще ни в чем не мешающие его морской экспедиции. Он начал с Неаполя и Ганновера, двух наиболее удаленных от него пунктов. К дивизии, которая формировалась в Пескаре под командованием генерала Ренье, он предписал добавить несколько полков легкой кавалерии и несколько батарей конной артиллерии, дабы сформировать мобильные колонны в этой стране партизанской войны. Генералу Сен-Сиру он передал приказ при первом же признаке враждебности подтянуть дивизию Ренье к себе, присоединить ее к корпусу, который он приведет из Таранто и атаковать Неаполь с двадцатью тысячами человек, дабы не допустить высадки в Италии русских с Корфу и англичан с Мальты.

Затем он велел принцу Евгению, который, хоть и был вице-королем Италии, находился под военной опекой маршала Журдана, немедленно объединить французские войска, рассеянные от Генуи до Болоньи и Вероны, передвинуть их на Эч, закупить артиллерийских