Наполеона, его ободряющие слова, его чудесные обещания и личные письма от друга детства, министра Декре. Император и министр призывали его не задерживаться в Ферроле ни на миг, двигаться к Бресту, дать бой Корнуоллису, потерпеть, если потребуется, поражение, лишь бы Гантому удалось выйти целым и невредимым и соединиться с остатками эскадры, которая снимет блокаду. Все эти известия на краткий миг подняли дух Вильнева. Невеликое значение, какое Наполеон придавал потере кораблей, только бы флот прибыл в Ла-Манш, его приободрило. Если бы он правильно понимал свою миссию, то почувствовал бы скорее удовлетворение, нежели уныние. Ведь, хотя у него и отняли два корабля в последнем бою, он добрался до Ферроля невредимым, ускользнул от неприятельского крейсерства и обманул предусмотрительность английского адмиралтейства. Из двух адмиралов, английского и французского, более несчастливым оказался Колдер, а не Вильнев; ибо Вильнев достиг цели, а Колдер свою упустил. За вычетом двух захваченных и трех оставленных в Виго кораблей у него в Ферроле теперь было двадцать девять французских и испанских кораблей. К тому же в любую минуту к нему могла присоединиться дивизия Лальмана, в результате чего его эскадра прирастала еще пятью кораблями и становилась достаточно внушительной, чтобы осмелиться предпринять снятие блокады с Бреста. Само английское адмиралтейство и Наполеон спустя несколько дней судили точно так же: адмиралтейство заставило Колдера держать ответ перед военным трибуналом, а Наполеон публично превозносил Вильнева за то, что тот достиг, по его словам, цели своей миссии.

Какой же ответственности боялся этот офицер, которому всемогущий властелин не переставал твердить: «Бейтесь, даже погибните, только бы благодаря вашим усилиям открылись ворота Бреста»? Кажется, будто рок преследовал этого несчастливого моряка, смущал его ум, чтоб привести его через многие страдания к результату, которого он хотел избежать, – к поражению в великой битве: он проиграет, так и не сделав того единственного, о чем просил его Наполеон, – сутки продержаться в Ла-Манше.

Тем временем адмирал был поглощен мыслями о том, что ждет его по выходе из Ферроля. Он полагал, что вновь появится Колдер, соединившийся с Нельсоном или Корнуоллисом, что будет новое сражение и на сей раз его действительно разобьют. В письмах из Кадиса говорилось, что Нельсон в самом деле вернулся в Европу, что его видели в Гибралтаре, но он вновь ушел в море, дабы соединиться либо с Колдером у Ферроля, либо с Корнуоллисом у Бреста. Правда состояла в том, что Нельсон, идя с чудесной быстротой, подошел к Гибралтару в конце июля, в то самое время, когда Вильнев сражался с Колдером; снова прошел через пролив и в настоящее время бился с противным ветром, возвращаясь в Ла-Манш. У него было только одиннадцать кораблей, он не соединялся ни с Колдером, ни с Корнуоллисом и намеревался, после двух лет непрерывного плавания, сделать небольшую передышку, чтобы несколько подкрепить свою измученную дивизию. Вильнев этого не знал; но он знал свои приказы, исполнение которых было нетрудно для мужественного человека, ибо ему приказывали не победить, а сразиться насмерть, чтобы снять блокаду с Бреста. Если бы у Бреста Гантом оказал ему поддержку, поражение в битве с 50–55 кораблями против 20–25 было бы маловероятно. Если бы, напротив, ситуация на море помешала Гантому принять участие в боевых операциях, Вильнев, сражаясь насмерть, довел бы Корнуоллиса до полной невозможности удерживать море и продолжать блокаду, и Гантом, присоединив к своему невредимому флоту остатки флота, потерпевшего славное поражение, господствовал бы в Ла-Манше еще несколько дней. Большего Наполеон от своих адмиралов и не требовал.

Но, к несчастью, Вильнев пристал к берегу. После сражения корабли требовали починки. Они могли бы плавать еще месяц-другой, если б оставались в открытом море, но оказавшись рядом с большим арсеналом, все захотели исправить поломки. Поставили запасные мачты, починили оснастку, пополнили запасы воды; перенесли часть продовольствия с кораблей, где его оставалось больше, на те, где припасы истощились. Так снарядили всю эскадру на 45 дней. Приказ Наполеона держать во всех портах по 2–3 миллиона сухих пайков не был исполнен в Ферроле из-за испанского голода, но их можно было найти в Бресте, Шербуре и Булони. Впрочем, сорока пяти дней было достаточно. Наконец, 10 августа приготовились к отплытию. Вильнев вышел из Ла Коруньи и встал в бухте Ареса, ожидая, когда Гравина и вторая испанская дивизия выйдут из Ферроля, что затруднялось из-за ветра. Он прождал три дня и употребил их на терзания. Перед отплытием экипажи рошфорских кораблей «Альхесирас» и «Ахилл» снова охватила лихорадка;

и испанские корабли, столкнувшись на выходе из Ферроля, поломали концы бушпритов и порвали паруса. Эти сами по себе незначительные происшествия довершили неприятности, через которые Вильнев уже прошел, и окончательно ввергли его в отчаяние.

Готовясь поднять паруса, он отправил приказания капитану Лальману. Тот должен был прийти в Виго 15–16 августа с превосходной дивизией из пяти кораблей и нескольких фрегатов. Вильневу довольно было передвинуться, чтобы соединиться с его дивизией и обеспечить себе значительный прирост сил; но, не решаясь более двигаться из вечного страха встретить Нельсона, он отправил к Лальману офицера с предписанием отправляться в Брест. Не будучи уверенным, что сам туда отправится, он подвергал дивизию Лальмана риску погибнуть, если она придет в Брест в одиночестве. Адмиралу Декре он послал депешу, где открыл все свои душевные горести и дал почувствовать, что расположен направиться скорее в Кадис, нежели в Брест. Лористону, чье докучливое присутствие напоминало ему об императоре, он твердо заявил, что отплывает в Брест. Лористон, огорченный его состоянием, но довольный решением, тотчас отправил императору с нарочным из Ферроля весть, что они идут наконец в Брест, а из Бреста в Ла-Манш.

Трудно представить себе, какое нетерпение снедало Наполеона на булонском берегу, где он всякую минуту ожидал появления своих флотов и столь желанного случая вторгнуться в Англию. Все экипажи, от Текселя до Этап-ля, были погружены. В Текселе артиллерийские и кавалерийские лошади томились на борту уже несколько недель. Все войска без исключения находились на кораблях. Линейная эскадра, которой назначалось сопровождать конвой, ждала только сигнала поднять якоря. Сто тридцать тысяч человек, которым назначалось взойти на плоскодонные судна во всех четырех портах – Амблетезе, Вимрё, Булони и Этапле, – по многу раз брались за оружие. Их приводили на набережные и заставляли занять свои места на всех судах. Так установили, сколько времени требуется для операции погрузки. В Амблетезе корпус Даву грузился за час с четвертью, а лошади – за полтора часа. Так же обстояло дело в Этапле и Булони, при том же соотношении численности людей и лошадей.

Таким образом,