всё было готово, когда до Наполеона наконец дошла весть о сражении в Ферроле, остановке в Виго и входе в Ла Корунью. Какое бы неудовольствие ни причиняло ему моральное состояние Вильнева, как бы сурово он не осуждал его, он в то же время был удовлетворен общим результатом, и все газеты, по его приказу, поместили рассказ о морском сражении с самыми хвалебными отзывами о Вильневе и его флотах. Утрата двух кораблей представилась Наполеону происшествием, которое легко можно было приписать туману, происшествием досадным, несомненно, но незначительным ввиду достигнутого результата, то есть прихода в Виго и соединения двух флотов.

Теперь он уже не сомневался, что Вильнев попытается прибыть в Брест. Гантом стоял в Бертоме, вне внутреннего рейда, перед открытым морем, и его поддерживали с берега сто пятьдесят орудий. Понадобилась бы целая цепочка неудач, чтобы Гантом не смог принять участие в сражении по снятию блокады и чтобы французам, собравшим пятьдесят кораблей – двадцать девять у Вильнева и двадцать один у Гантома – не удалось прогнать неприятеля и вступить с тридцатью-сорока кораблями в Ла-Манш, потеряв десять-двадцать кораблей. «Вот видите, – говорил Наполеон Декре, который был с ним рядом в Булони, – несмотря на множество ошибок и досадных случайностей, план по природе так хорош, что преимущество продолжает оставаться на нашей стороне и мы близки к успеху». Декре был не столь спокоен. «Всё это возможно, – отвечал он, – ибо превосходно просчитано; но если это удастся, я увижу в этом перст Божий! Впрочем, он так часто показывался в операциях вашего величества, что я не буду удивлен, если он появится и теперь».

С 15 по 20 августа Наполеон пребывал в состоянии самого нетерпеливого ожидания. Сигнальные огни, приготовленные на возвышенных точках побережья, должны были известить его о появлении на горизонте французского флота. Внимая каждому курьеру, прибывавшему из Парижа или из портов, он беспрестанно отдавал всё новые приказания, чтобы предотвратить случайности, способные помешать осуществлению его замыслов. Талейран уведомил его, что военные приготовления Австрии становятся день ото дня всё более многозначительными и угрожающими и что следует опасаться войны на континенте, но в то же время Пруссия, соблазнившаяся приманкой, то есть Ганновером, готова заключить союз с Францией. Наполеон, не дав себе и часа на размышление, вызвал Дюрока, вручил ему письмо для прусского короля и все необходимые полномочия для подписания договора. «Выезжайте без промедления, – сказал он ему, – отправляйтесь в Берлин, минуя Париж, и заставьте Пруссию подписать договор о союзе. Я отдаю ей Ганновер, но при условии, что она решится тотчас. Подарок, который я ей преподношу, того стоит. Через две недели я уже не сделаю ей такого предложения. Сегодня мне нужно быть прикрытым от Австрии, пока я буду заниматься высадкой. Чтобы добиться от Пруссии такой услуги, я согласен отдать ей обширный край, который добавит сорок тысяч человек к ее армии. Но если позднее мне придется покинуть берега Океана, чтобы вернуться на континент, сняв с места лагеря и оставив планы против Англии, мне уже никто не понадобится, чтобы образумить Австрию, и я не стану так дорого платить за услугу, которая окажется бесполезной».

Вследствие чего Наполеон требовал, чтобы Пруссия незамедлительно выдвигала войска к Богемии, и не желал, кроме того, чтобы договор обременялся условиями относительно Голландии, Швейцарии и Италии. Он уступал Ганновер и хотел, чтобы с ним объединились без каких-либо иных условий.

Можно судить по такому важному демаршу, какое огромное значение придавал в эту минуту Наполеон возможности свободно осуществить свои планы. В тот самый день, когда он давал вышеописанные инструкции Дюроку, то есть 22 августа, в Булонь прибыл курьер, отправившийся из Ферроля в минуту, когда Вильнев готовился к отплытию. Наполеон принял депешу от Лористона прямо в маленьком замке Пон-де-Брик, в то время как депеша от Вильнева, адресованная Декре, отправилась на берег моря, в палатку, где тот расположился.

Наполеон, воодушевленный словами Лористона «Мы идем в Брест», тотчас продиктовал два письма для Вильнева и Гантома. Они достойны сохранения для истории, поэтому мы приводим их ниже.

Гантому он писал:

«Я уже дал вам знать телеграфом о своем желании, чтобы Вильнев, не теряя ни минуты, освободил вас, дабы, воспользовавшись превосходством, какое дают пятьдесят линейных кораблей, вы тотчас вышли в море и исполнили ваше предназначение, со всеми вашими силами войдя в Ла-Манш. В столь важных обстоятельствах я рассчитываю на ваши таланты, вашу твердость, ваш характер. Отправляйтесь, и придите сюда. Мы отомстим за шесть веков оскорблений и стыда. Никогда еще мои солдаты суши и моря не рисковали жизнью за столь великую цель!»

Вильневу он писал:

«Господин вице-адмирал, надеюсь, что вы прибыли в Брест. Отправляйтесь, не теряйте ни минуты, и со всеми моими эскадрами входите в Ла-Манш. АНГЛИЯ НАША! Мы полностью готовы, всё погружено. Появитесь на двадцать четыре часа, и всё будет кончено» (из императорского лагеря в Булони, 22 августа 1805).

Но в то время как Наполеон, обманутый депешей Лористона, обращался с такими пламенными словами к двум адмиралам, Декре получил от Вильнева с тем же курьером совершенно иную депешу, которая оставляла мало надежд на его поход к Бресту. Декре немедленно поспешил сообщить императору о печальном моральном состоянии Вильнева.

При получении столь противоречивых известий Наполеона охватил неудержимый гнев. Первые удары его гнева обратились на адмирала Декре, который поставил во главе его флота негодного человека. Он возмущался против министра тем более бурно, что приписывал ему, помимо выбора Вильнева, и мнения, аналогичные тем, которые лишили несчастного адмирала всей храбрости. Он упрекал его и в слабости его друга, и в дискредитировании французского морского флота, который вселял отчаяние в сердца моряков. Он жаловался, что никто не содействует его великим замыслам и вокруг себя он находит лишь людей, которые, щадя себя или свою репутацию, не умеют даже проиграть сражение, когда их просят в конечном счете лишь начать его и проиграть. «Ваш Вильнев, – сказал он Декре, – неспособен командовать даже фрегатом. Что сказать о человеке, который из-за нескольких заболевших матросов, из-за сломавшегося конца бушприта, нескольких порвавшихся парусов и пустых слухов о соединении Нельсона и Колдера теряет голову и отказывается от своих планов? Да если бы Нельсон и Колдер объединились, они встали бы у самого входа в Ферроль, чтобы хватать французов при выходе из порта, а не в открытом море! Это же так просто и совершенно ясно любому, кто не ослеплен страхом!»

Еще Наполеон назвал Вильнева трусом, даже предателем, и предписал тотчас составить приказы, чтобы насильно препроводить его из Кадиса в Ла-Манш, если он направился в Кадис; а в случае, если