Я с удивлением глянула на него.

– Вам неприятно?

– А вы встречали человека, спокойнонаблюдающего, как кипящая вода льется ему на ногу? – ухмыльнулся Гвоздь.

– Я слышала, вы не чувствуете боли.

Родион с интересом покосился на меня, потомзадрал до локтя левый рукав и, продемонстрировав несколько круглых шрамов,спросил:

– Вы имеете в виду эту историю?

Я кивнула.

Гвоздь взял чашку и причмокнул отудовольствия.

– Чаек в самый раз, терпеть не могуслабозаваренный. Вообще, ничего слабого не люблю, и мужиков уважаю крепких, иженщин. А насчет боли! Не верьте, я такой же, как все.

– Но штыри в руке!

– Так фишка легла, – спокойнопояснил Родион, – либо я их, либо они меня. Впрочем, их было больше, инаходились они на своей территории, вот и пришлось удивлять.

– Это же жутко больно!

– «Что тела боль, когда душа рыдает исмерти ждет», – ответил Родион, прихлебывая чай.

Я чуть не свалилась со стула. Бывший уголовникзапросто цитировал Шекспира.

Не замечая или делая вид, что не замечаетпроизведенного впечатления, Гвоздь преспокойненько говорил дальше:

– Аня – моя первая любовь, пожалуй,единственная за всю жизнь. Только не подумайте, будто я веду монашеский образжизни, но Нюша значит для меня очень много.

– Что же вы не женились на ней, ведь,кажется, и девочку любите?

Родион ласково улыбнулся:

– Ариша – копия матери в семнадцатьлет, но у нее видны и кое-какие мои черты. Все эти прически, кольца, губныепомады и шмотки – ерунда. Женщине надо самоутвердиться, и уж лучше пустьэто произойдет в ранней юности. Иначе после сорока спохватится, и тогда –беда, в разнос пойдет. А так перебесится вовремя и забудет. Так что необращайте внимания, главное – внутренний стержень, а он у Иришки есть.

– Я их не ругаю и не бью сапогом каждыйвечер.

– Знаю, – кивнул гость, – да высами дама модная, татуировочка у вас отличная.

Я машинально прикрыла горло и смущеннопояснила:

– Это переводная картинка. Иришканаклеила, никак не сходит, чем только не мыла…

Гвоздь хмыкнул:

– По мне так даже красиво и неожиданно.Вам идет.

– Ага, только представлю, что людидумают…

– Ничего, кроме зависти, они неиспытывают, – спокойно пояснил Родион, – злятся оттого, что нерешаются сами на подобный экстравагантный поступок. «Старики любят давать умныесоветы потому, что не способны на дурные поступки». То есть сталиимпотентами – физическими и умственными.

Так, теперь он цитирует гениального французаЛарошфуко.

– А насчет женитьбы, – размереннопродолжал Гвоздь, – сами понимаете, бизнес мой до недавнего времени былстремным, людям, занимающимся подобным делом, лучше не иметь семьи. Конечно,обидно погибать, но еще хуже, когда знаешь, что в могилу потянешь жену иребенка. Иришка родилась в восемьдесят третьем, я сидел в местах не стольотдаленных, ну какая их ждала судьба? Супруга и дочь осужденного? Их быподвергли остракизму и уж совершенно точно не разрешили бы Анюте работать вторговле. Девочке требовался отец. Отсюда и все попытки Анечки выйти удачнозамуж. Но, очевидно, господь предназначил нас друг для друга. Не так давно мы сней обсуждали эту тему и решили, что в ближайшее время она разведется сЛяминым, и мы наконец соединимся. И тут, пожалуйста, эта неприятность.Надеюсь, вы мне расскажете, что удалось сделать…

– С вашими капиталами ивозможностями, – хмыкнула я, – проще было заплатить и вытащить Аню.Судьи тоже любят кушать.

– Согласен, – ответил Гвоздь, –только я не хочу, чтобы Анечку освободили за недоказанностью преступления, нет,она должна быть оправдана целиком и полностью. Кстати, я приложил все усилия,чтобы она сидела в человеческих условиях и получала хорошие передачи.Я пристроил ее в лучший следственный изолятор.

Я усмехнулась, отметив, что он говорит отюрьме, как о гостинице, и принялась отчитываться.

Родион слушал, не перебивая, потомпоинтересовался:

– Вы все рассказали, Лампа Андреевна?

– Да.

– Совсем все?

– Конечно, – удивилась я егопроницательности.

На самом деле я утаила лишь сведения о болезниЛеры, но ее тайна не имела никакого отношения к данной истории.

– На всякий случай не слишком доверяйтеЛеониду Дубовскому, – нахмурился Родион.

– Потому что он бывший мент? –съязвила я.

– Нет, – очень вежливо ответилсобеседник, – среди сотрудников милиции есть много людей, достойныхуважения. Дубовский – человек без принципов, он отплыл от одного берега, ак другому не пристал, болтается посередине, словно гнилушка, делает вид, что ис теми, и с другими в дружбе. Крайне неприятный человек, который за звонкуюмонету готов на любой поступок. Гнилой мент! Улики подтасовать, лист из делауничтожить – все ему было как чихнуть. Очень и очень нехороший экземпляр.

Я рассмеялась:

– Да ну? Честно говоря, я думала, вы любитеподобных представителей органов внутренних дел…

Гвоздь спокойно вынул пачку сигарет и спросил:

– Разрешите?

Ну и манеры, он что, институт благородныхуголовников заканчивал?

– Курите на здоровье.

– Вам не кажется, – усмехнулсяРодион, – что подобная фраза звучит слегка двусмысленно?

Я не выдержала:

– Вы в каком институте учились?

Гвоздь охотно объяснил:

– К сожалению, у меня за плечами лишьдесять классов. Но в моей семье была великолепная библиотека, годам ктринадцати я прочел все, собраниями.

– Это как?

Родион помешал ложечкой остывший чай.

– Помните, раньше литературу приобреталипо блату? Золя, Бальзак, Гюго, Майн Рид, Дюма, Джек Лондон, ну и отечественныеавторы: Чехов, Горький, Толстой, Достоевский… Вот у нас дома все они стояли вшкафах полным набором. Я прочел сначала то, что помещалось внизу, потомучто легче было снимать, потом полез выше. Последним попался «Декамерон», отецзапихнул его под потолок…