Дома первым делом я ринулась к плите ипоставила чайник. Странно, но дети еще не вернулись. Я выгуляла собак,покормила всех животных и, ощущая, как по спине от затылка спускается озноб,плюхнулась на диван, завернувшись в огромное двуспальное одеяло из овечьейшерсти – подарок Кати на мой день рождения. Сейчас почитаю газеты, а когдабессовестные гуляки заявятся домой, устрою им выволочку.

Увидав, что хозяйка устраивается в спальне,псы тут же впрыгнули на диван. Муля по своей привычке моментально нырнула пододеяло и прижалась горячим боком к моим ледяным ступням. Ада устроилась сбоку.От собак исходило ровное, приятное тепло, я наконец-то начала оттаивать. Шумновздыхая, Рейчел плюхнулась на ковер и мирно засопела. Рамик побегал по комнатеи упал возле балкона, теперь они похрапывали на два тона. Рейчел вела партиюбасов, Рамик подпевал дискантом. Последними явились кошки. Пингва улеглась нателевизор и свесила вниз пушистый хвост. Отучить ее от этой привычки былоневозможно, и я смирилась с тем, что смотрю передачу на полузанавешенномэкране. Семирамида тут же вскочила на подушку, а Клаус залез ко мне на живот ипринялся топтаться, словно делал хозяйке массаж передними лапами. Глаза котасощурились, морда приобрела блаженный вид, изо рта текли слюнки.

– Мр-мр-мр, – словно ровноработающий мотор, выводил Клаус.

Я хотела согнать его и почитать газету, норуки стали каменно-тяжелыми, а глаза захлопнулись сами собой.

Я проснулась от того, что захотела пить.Серенькое, хмурое утро заглядывало в незанавешенное окно. Будильник показывалполвосьмого. Как раз вовремя, детям вставать через десять минут. Покайфовав пододеялом еще чуть-чуть, я вылезла, вышла в коридор и, распахнув дверь в Лизинуспальню, объявила:

– Подъем, ну-ка в школу собирайся,петушок пропел давно!

Но в ту же секунду язык окаменел во рту.Комната была пуста, а кровать застелена.

На ватных ногах я побрела к Ирине, безуспешнопытаясь успокоить себя. Ничего, наверное, девочки решили лечь спать в однойкомнате… Небось болтали до трех и отключились, сейчас увижу обеих – однуна софе, другую на кровати…

Но и Иришина спальня, забитая вещами,тосковала без хозяйки. Ледяная рука сжала желудок, я кинулась на лестничную клеткуи принялась колотить в дверь к Володе. Но майор не отзывался. Вне себя отужаса, прямо в халате, я вылетела на улицу и увидела, что во дворе нет вишневой«пятерки». Приятель либо не ночевал дома, либо уехал ни свет ни заря.

Почти теряя сознание, я поднялась наверх,удостоверилась, что Кирюша тоже отсутствует, и трясущимися пальцами набрала 02.

– Милиция, – донессяравнодушно-официальный голос.

– Дети не пришли домой ночевать, чтоделать?

– Сколько лет ребенку? – спокойнопоинтересовалась женщина.

– Их трое, двоим двенадцать ичетырнадцать, а одной – семнадцать.

– В бюро несчастных случаев звонили?

– Нет.

– Обратитесь по телефону… – Онаназвала номер.

Я принялась вновь терзать телефон. В бюроникто не отзывался, у Володи на работе тоже. Ну куда они все подевались? СлаваСамоненко, Митрофанов – никого, отдел словно вымер. Я не знала, чтопредпринять, наконец в бюро сняли трубку:

– Алло.

– Дети пропали, трое.

– Пол?

– Две девочки и мальчик.

– Возраст?

– Двенадцать, четырнадцать и семнадцать.

– Во что одеты?

Я старательно перечислила.

– Особые приметы, цвет глаз, волос?

Господи, может, я разговариваю с компьютером?Собеседник был холоден, как айсберг, и невозмутим, словно Терминатор.

– Ждите, – донеслось до моего уха.

Потянулись минуты, даже собаки, поняв, чтохозяйка в ужасе, тихо сбились под обеденным столом. Наконец другой женскийголос спокойно оповестил:

– Насчет девочек ничего, а мальчик есть,только раздет. Трусы на вашем какие?

– Белые, – прошептала я, –трикотажные плавочки.

– Они самые, – удовлетворенноответила служащая, – подросток, предположительно двенадцати-тринадцатилет, худощавого телосложения, волосы русые, глаза серо-голубые, зубы в наличии,на животе шрам от аппендицита и трусы белые, ваш?

Я кивнула, не в силах сдержать дрожь. За что?Зачем они сели в эту шикарную машину, и почему я отпустила их одних?

– Так ваш или нет?

– Мой, – прошептала я, – КирюшаРоманов.

– Приезжайте.

– Куда?

– Морг Склифосовского, – поясниласлужащая и добавила: – Только до двенадцати, в полдень обед.

Не спрашивайте, как я добралась до проспектаМира, не помню. От метро то ли шла, то ли бежала, а дальше полный провал. Вродевели меня каким-то коридором, а может, я сразу попала в комнату. Фигура в беломхалате откинула простыню.

На каталке, запрокинув голову, лежал мальчик.Волосы русые, но более темного оттенка и длинные, почти до худеньких, странножелтоватых на вид плеч, нос – картошкой и губы ниточкой. Острый подбородокглядел в потолок.

– Туловище осматривать будете? –поинтересовалось существо в белом халате. – А одежда вон там.

Я невольно проследила за толстым указательнымпальцем и увидела черные джинсы, темно-бордовый свитерок и неясного цветакуртку, лежащие на чем-то вроде табурета или низкого стола. На полу сиротливотосковали высокие ботинки на толстой «тракторной» подошве.

– Если с лица не узнаете, телогляньте, – настаивал голос.

– Не надо, – услышала я со сторонысвой дискант, – не надо, это не мой мальчик.

– Вот и хорошо! – неожиданнообрадовался санитар.

– Что же хорошего? – машинальнопоинтересовалась я, наблюдая, как из серого тумана начинает выступать лицоразговаривающего со мной человека.

– Хорошо, что не ваш, – вздохнулмужик, – да не отчаивайтесь, вернется. Небось выпил с приятелями, загулял.Как придет, вы его сразу первым, что под руку попадет, и отходите. Пусть знает,зараза, как мать извелась. Это хорошо, что не ваш.