– Ты мне дорог, как память о молодости, –вразумляла подруга мальчишку, – не хочу остаток жизни поливать слезамитвою могилку!

Пришлось Кеше толкаться по воскресеньям во дворе возлеодержимых автомобилистов. В четырнадцать лет он мог не только разобрать, но,что значительно труднее, собрать мотор. Скоро почти все мужское население«хрущобы» бегало к нам с одной и той же фразой:

– Кешка, посмотрел бы, мотор не заводится.

Аркадий залезал под капот, что-то дергал, и «покойник»оживал.

– Просто мистика, – поражался один изавтовладельцев. – Я ведь делал то же самое, но проклятая тачка даже нечихнула. Парнишка – автомобильный гений.

Первое, что сделал сын, получив богатство, – купил«Мерседес». Именно этой марке безраздельно принадлежит адвокатское сердце.Драгоценный «мерин» моется, полируется и вытирается лично хозяином. Не дай богтронуть эту священную драгоценность. Как-то раз, проходя мимо гаража, яуслышала, как сынок, протирая любимца дорогим шампунем, нежно воркует:

– А сейчас, мой глазастенький, помоем крылышки…

Стоит ли говорить, что не только со мной или Маней, но дажес Зайкой он никогда так не щебечет. Но раны, нанесенные другим автомобилям, емутоже не нравятся. Поэтому Кешка продолжал грозно вопрошать:

– Ты что, влезла меж двух троллейбусов? Ну сколько разповторять, крайний правый ряд так же опасен, как и крайний левый… Неужели застолько лет не выучилась водить! Просто смерть на дороге!

Я молчала, опустив голову.

– Ладно, – смилостивилась Зайка, – нетникакого смысла ее ругать, уже отключилась и витает в облаках. Но так и знай,машину больше тебе не дам!

Она повернулась ко мне спиной и, уходя, выпустила последнююкаплю яда:

– Ты бы перестала есть шоколад в постели, у стариков,как и у младенцев, бывает диатез. Обсыплет вот всю прыщами…

С этой доброжелательной фразой Ольга выскочила в коридор,потянув за собой Аркадия. Я перевела дух – пронесло! Ногами не били, простоотругали. Но как она догадалась о конфетах? Ни одной бумажки на столике нет, апустую коробочку сунула вчера под матрас.

Я слезла с кровати и обнаружила на подушке шоколадные пятна.Ну как такое могло получиться? Хуч все еще продолжал трястись, зарывшись впостели.

– Вот что, самый храбрый из мопсов, – я сдернулапуховое одеяло, – вылезай-ка из укрытия, гроза унеслась, солнышко вновьзасияло…

Но Хучик только поглубже зарылся уже в простыню. Так и есть,под толстеньким тельцем расплылась большая лужа. Я только вздохнула, стаскиваяна пол храбреца вместе с постельным бельем. Ну кто виноват, что мопсикпанически боится громких голосов? Представляю, как возликовала бы Зайка,заметив эту лужу. Всю жизнь потом бы издевалась надо мной и говорила, что это яот страха описалась. В ванной, не глядя в зеркало, попыталась расчесатьспутанные больше обычного волосы. С правой стороны образовался колтун, как упуделя. Подергав себя за космы, уставилась в зеркало и обомлела – в прядяхзапуталась растаявшая шоколадная конфетка. Следовало признать: день начинается– лучше не бывает!

Идея поговорить с воспитательницей Маргаритой Львовнойпоказалась плодотворной. Наверное, обслуживающий персонал детского домаработает сменами с восьми до пятнадцати, а потом с пятнадцати до двадцати двух.Поэтому около половины третьего я уютно устроилась возле железных ворот.Догадка оказалась правильной. В начале четвертого на улицу стали выходить теткис набитыми сумками. У кого сверху лежал пакет молока, у кого – пачки сливочногомасла.

«Небось детям кашу на воде сварганили», – машинальноподумала я, стараясь не упустить толстую Маргариту.

Она вышла последней.

Я приоткрыла дверцу и негромко позвала:

– Маргарита Львовна, садитесь, довезу до дома.

Бабища, тяжело переваливаясь, доковыляла до полученного сегодняутром из починки «Вольво» и устало спросила:

– Ну? Чего еще? Не сговорились?

– Спасибо, все устроилось отлично.

– Ну так в чем дело?

– Да вы садитесь, – успокоила явоспитательницу, – сумки у вас тяжелые, небось все руки оттянули…

– Ваша правда, – пробормотала толстуха,морщась, – артрит замучил, проклятый, косточки огнем горят…

Кое-как она впихнулась в салон, и я повезла ее к метро«Выхино». По дороге беседовала только на нейтральные темы. Поболтали о погоде,поругали депутатов, посетовали на дороговизну и курс доллара…

Возле низенького кирпичного дома Маргарита сказала:

– Ну спасибо, вот я и дома.

Отдуваясь, она вылезла наружу и пыхтя вытягивала набитыекрадеными продуктами торбы.

– Погодите, я помогу, – услужливо ринулась я напомощь.

Сумки и впрямь оказались тяжеленными, и моя спина сталасовершенно мокрой, когда мы взобрались без лифта на пятый этаж.

Дверь открыла девочка лет десяти. Я дотащила баулы допросторной кухни и попросила воды. Маргарита Львовна налила стакан, девочка жеуселась у стола и принялась заполнять какую-то анкету. Увидав мой интерес,воспитательница пояснила:

– Вот, мечтает в Париж поехать, в Диснейленд. Пятый разв конкурсе участвует, а толку? Выигрывают небось только свои. Твержу ей, брось.Нет, хочу в Диснейленд!

– Ну бабушка… – укорила ее девочка, собрала своибумажки и ушла в комнаты.

– Думала, ваша дочка, – совершенно искреннесказала я.

– Дочку мою, Леночку, – с неожиданной теплотой вголосе сообщила Маргарита, – муж убил. Пьянь поганая, ударил кухоннымножом, денег она ему на бутылку не дала. Теперь на зоне сидит, письма пишет, амне девочку на ноги ставить, но пятьсот рублей зарплаты, какой уж тутДиснейленд! Ей же, бедняге, так хочется! Подружки из ее класса ездили,рассказывают, хвастаются, моя только плачет да на конкурс надеется!

Я села на табуретку.

– Хотите, отправлю вашу внучку в Диснейленд на осенниеканикулы? Моя дочь полетит в Париж и возьмет девочку с собой. Десять дней занаш счет, поживет у нас дома. Оплачу все! Билеты, проживание, и подарки купим,и на карманные расходы дадим…

– Да кто вы такая? И чего от меня хотите? –попятилась Маргарита Львовна.

– Не надо бояться.

– Никто и не боится, – заявила толстуха, но ееголос предательски дрожал.

– Небось врете? – раздался за спиной голосребенка.