Для поездки пришлось взять Зайкин «Фольксваген».Травмированный «Вольво» с утра отправился в техцентр залечивать раны. Мы влезлив пропахший любимыми Ольгиными духами салон и покатили на Третью Пролетарскуюулицу.

Лучшего района для детского приюта, кажется, не придумаешь.Со всех сторон торчат трубы, вдоль дороги тянутся ряды разнокалиберных гаражей.Четырехэтажное типовое здание школы стоит в глубине большого, плохозаасфальтированного двора. Ворота и калитка заперты, но между прутьями дырка.Мы с Капой легко проникли внутрь.

Кабинет директора на первом этаже – словно напоминание ошестидесятых годах. Я вошла внутрь большого, застеленного линолеумом помещенияи ощутила себя шестиклассницей, вызванной на ковер. На стене бессмертнаякартина «Ленин и дети», в углу у окна примостился гипсовый пионер с горном инастоящим галстуком, вдоль стены стеклянные шкафы с табличкой «Подарки шефов».Сейчас из-за громадного письменного стола грозно поднимется директор из моегодетства – Игорь Павлович и недовольно скажет:

– Васильева, ты что себе позволяешь? Явилась в школу вкрасных чулках! Здесь тебе не танцплощадка.

Отгоняя непрошеное видение, потрясла головой и увиделадиректрису, крупную даму в синем кожаном костюме. На столе табличка: «АннаСтепановна Мирная».

– Меня прислали из министерства, – на безупречномрусском сообщила Капитолина и вынула из сумочки паспорт и какую-то бумажку.

Начальница повертела документы в руках и весьма любезносказала:

– Могу предложить шесть детей. Возраст от трех споловиной до семи лет.

– Лучше совсем маленького, – поспешила заявитьКапа. – А годовалых нет?

– Такие в Доме малютки, а вы приехали в детскийдом, – пояснила Анна Степановна.

– Понятно, – кивнула Капа. – Как посмотретьдетей?

Мирная повернулась на вертящемся стуле и вытащила тоненькуюпапочку.

– Так, Леночка Филимонова, три с половиной года, ростсемьдесят сантиметров, вес одиннадцать килограммов. Правый глаз отсутствует.

– Как?! – оторопела Капа.

Анна Степановна развела руками:

– Малышка упала лицом на железную игрушечную машину илишилась глаза. У ребенка бронхиальная астма, энурез, задержка развития идефект привратника. Это клапан в желудке. Станете смотреть?

– Ну да… – пробормотала растерянно Капитолина. –Впрочем, подождите, а другие, ну те, чуть постарше… у них что?

– Эти еще хуже, – махнула рукой Мирная, –Леночка самая здоровенькая.

По огромной лестнице забрались на третий этаж. Директрисараспахнула дверь. Поражала тишина. В комнате, на большом, довольно потертомковре, среди редких разбросанных игрушек молча сидели и лежали дети. Некоторыебеззвучно ковырялись с машинками и лысыми куклами, другие просто пребывали вступоре – этакие юные старички с неулыбчивыми личиками и потухшим взглядом.

Откуда-то издалека слышался плеск воды и недовольный голос:

– Ну, Володина, я тебя убью, опять обосралась, дебилканедоделанная.

– Маргарита Львовна, у нас посетители, – громкоодернула ее директриса.

Из туалета выплыла тучная баба в грязном белом халате. Подрукой у нее повисло тоненькое существо с крохотной мордашкой.

– Где Филимонова? – осведомилась Мирная.

– Вон, у окна сидит.

Мы подошли к девочке. Сосредоточенно сопя, та выковыривалаворс из ковра.

– Лена!.. – позвала воспитательница.

Ребенок поднял личико. Меня передернуло. Через всю ее щекушел уродливый шрам – наверное, хирург, зашивая крайне неаккуратно рану, забыл,что работает с лицом. Правая глазница со сжатыми запавшими веками, ротполуоткрыт, беспрестанно двигающиеся руки.

– Ну, – спросила Анна Степановна, – берете?

Не в силах говорить, мы затрясли головами.

Минут через десять, сидя в машине, пытались успокоиться.

– Как это ужасно! – смогла наконец выдавить изсебя Капа. – И почему дети там молчат?

– Разговаривать не умеют, – пояснила я, –отстают в развитии.

Кто-то постучал в дверцу. Мы увидели толстую, неопрятнуювоспитательницу, но на этот раз на ее грубоватом лице сияла улыбка.

– Откройте.

Мы впустили тетку в салон. Распространяя удушливый запахпота, гостья плюхнулась на сиденье и осведомилась:

– Иностранка кто? Только с ней говорить буду!

– Мы обе гражданки других государств, – поспешилая заверить женщину, вытащив из сумочки свой французский паспорт. Хорошо, чтоношу его с собой, документ не раз выручал меня из щекотливых положений.

Капа показала свой. Воспитательница изучила его и осталасьдовольна.

– Эмигрантки, что ль?

Мы кивнули.

– Вот и хорошо, – повеселела тетка, – а тонастоящие штатники не сразу врубаются в суть. Значит, ребеночка хотите, а Ленкаубогая не понравилась? И правильно, ей до Америки не долететь, несегодня-завтра помрет…

Мы слушали потрясенно, не в силах вставить словечко.

– Могу предложить нормальный вариант, – сообщилаженщина.

– Что это значит? – удивилась я.

– А вот что… – ответила бабища, – есть тутнеподалеку одно местечко. Дети – на выбор, абсолютно здоровы, медицинские картына руках.

– А как же юридические формальности?

– Все берем на себя. Абсолютно законным путем получаетенужные документы, осечек до сих пор не случалось.

Капа напряженно молчала.

– И сколько такое стоит? – практичнопоинтересовалась я.

– Десять тысяч долларов, – сообщилавоспитательница. – Если сейчас вы берете ребенка, через три дня можетеулетать. И потом, у нас нет детей от алкоголиков и наркоманов или измногодетных семей. Вот у Филимоновой Лены, которую вам сейчас Анна Степановнавсучивала, три брата и две сестры. Все старше, двое в колонии длянесовершеннолетних… Представляете, узнают такие, что сестричку американцыудочерили? Ведь прохода не дадут, письмами забросают, а то и в гости соберутся…

– Хорошо, – взяла я инициативу в свои руки. –Посмотреть можно?