– Владимир Сергеевич, вы отдаете себе отчет в последствияхвашего шага?

– В каких именно?

– Следователь обязательно попросит вас опо-знать Ерохина испросит, точно ли вы уверены, что видели на «Таганской» именно его. Вампридется рассказать ему, что вы не можете ошибиться, потому что хорошо знаетеЕрохина в лицо. Дальше последует вопрос о том, откуда вы его знаете. Если обэтом не расскажете вы, это может сделать Ерохин. Он может вас не узнать, но онне может не вспомнить вашу фамилию. Вам понятно, что произойдет дальше?

– Да, я думал об этом.

– И?

– Я готов ко всему, что может произойти дальше. Я ужеговорил вам, что готов ответить за все, что сделал, если вам удастся этодоказать. Я не буду вам помогать в этом. Но мешать и увиливать тоже не буду.

Насте казалось, что она разговаривает с автоматом.Совершенно ровный голос, бесстрастное лицо, неподвижная фигура, застывшая настуле перед ней. Но это не был автоматизм равнодушия и холодности. Это былоспокойствие человека, принявшего самое важное решение в своей жизни ипонимающего, что он не может позволить себе отступить.

Она проводила Вакара до выхода из здания. Они какое-то времямолча стояли рядом под холодным осенним дождем. Настя обхватила себя руками,дрожа от холода в тоненьком свитере. Она хотела поблагодарить генерала, но никакне могла решить, уместно ли это – благодарить человека, согласившегося сперспективой оказаться за решеткой, и какие подобрать слова, чтобы выразить то,что она думает, и не выглядеть при этом бестактной дурой. Вместо этого онапросто протянула ему руку. Пожатие Вакара было коротким и крепким.

Бокр аккуратно вел машину следом за белыми «Жигулями»генерала Вакара. Слава богу, генерал явно не собирался осуществлять свойзловещий замысел сегодня. Было уже около полуночи, и он двигался в сторонудома.

Владимир Сергеевич обычно ставил машину во дворе, под окнамисвоей квартиры. Бокр уже знал об этом, поэтому решил во двор не заезжать. Когдабелые «Жигули» свернули под арку, он остановил свой «Москвич», запер двери итихонечко побрел к месту, откуда, как он успел выяснить, был виден подъезд, вкотором находилась квартира Вакаров. Он посмотрит, как генерал войдет в дом, ибудет стоять и наблюдать за подъездом до тех пор, пока не получит сигнала отом, что Ерохин тоже вернулся домой. Только уверившись в том, что потенциальнаяжертва находится у себя дома, Бокр сможет оставить наблюдение за охотником.

Он стоял, прислонившись к каменной стене дома, маленькийчеловечек в длинном сером пальто и серой лыжной шапочке. В вечерней тьме нафоне грязной стены его не было видно даже на расстоянии трех шагов. Вакарзакрыл машину, подергал дверцы, проверил, заперт ли багажник, вытащил сигареты,закурил. Даже в эту минуту он стоял очень прямо, не расслабляя спину, непереминаясь с ноги на ногу. Он курил и смотрел на освещенные окна своейквартиры.

Вот он бросил докуренную сигарету и шагнул к подъезду. И вэту секунду Бокр увидел во дворе среди множества других машин светло-кофейный«Мерседес». Точно такой же «Мерседес» он видел у Виктора Костыри. Бокр метнулсяво двор и пулей долетел до знакомой машины. Все точно, и номера те же самые.

– Стойте! – закричал он вслед закрывающейся за Вакаромдвери. – Подождите! Вакар! Подождите!

Он кричал очень громко, наверное, генерал слышал его, ноотреагировать уже не успел. Раздался выстрел, в следующее мгновение из подъездавыскочил Ерохин. Еще один выстрел, и еще…

Взревев мотором, «Мерседес» вылетел на проспект. В безлюдномдворе на грязном мокром асфальте остался лежать маленький человечек в длинномсером пальто.

– Он умирает, – предупредил Настю врач, ведя ее подлинному больничному коридору. – Лучше бы, конечно, сейчас родственникипришли. Позже, боюсь, не успеют. А вы ему кто?

– Никто. То есть я хотела сказать, что я не родственница.

– Это я сообразил, – хмуро усмехнулся врач. – Унего в нагрудном кармане бумажка лежала: «В экстренных случаях сообщить обо мнепо телефону…» – и дальше два номера. Вот по одному из них я вас и нашел. Вы измилиции?

– Да, – кивнула она, даже не спросив разговорчивоговрача, как он догадался об этом.

– Оперировать его нельзя, он не перенесет наркоза. Ранениетяжелое, кровопотеря огромная. Так что мы, увы, ничего уже сделать не можем. Ноон молодец, в сознании, и даже со следователем немножко поговорил. Милициясразу приехала, как его доставили, так и они следом. Но вы ведь не от них, ятак понял?

– Нет, я сама по себе. Он мой друг.

В палате было светло и солнечно. Почему-то погожий деньвпервые за несколько недель выдался именно сегодня. «Ну почему сегодня? –как-то отстраненно подумала Настя. – Почему именно сегодня, когда онумирает, должен быть такой хороший солнечный день? Глупость какая-то».

Маленький человечек казался еще меньше в огромной пустойпалате. Настя впервые увидела его без серой шапочки, и оказалось, что у негодлинные темные волосы, стянутые на затылке в «конский хвост». Запавшие виски ивыступающие скулы были пепельно-серыми и покрыты мелкими капельками испарины.Она бросила взгляд на прикрепленную в изножье кровати табличку, и сердце у нееоборвалось. На табличке было выведено крупными буквами: «Сергей ЭдуардовичДенисов».

Урка-лингвист.

«Золотой мальчик».

Сын Эдуарда Петровича Денисова.

Она подошла ближе и взяла Бокра за руку.

– Сережа, – позвала она. – Сереженька.

Он открыл глаза и попытался улыбнуться.

– Виноват, – прошелестел он едва слышно. – Недоглядел. Машина… другая была… не сообразил вовремя. Виноват.

– Почему вы мне не сказали? – с упреком спросила Настя.

– О чем?

– О том, что вы сын Эда Бургундского.

– Зачем? Внебрачный… Чем гордиться? Я не сын, я сам… сам посебе…

– Неправда, Сережа. Он вас любит. Он вас ценит. Онспециально просил меня, чтобы я вас берегла. Говорил, что вы – золотой мальчик.А я вот не уберегла. Вы уж постарайтесь выкарабкаться, а?

– Не обещаю… Никогда не обещаю, если не уверен… – Онсудорожно перевел дыхание, словно ему не хватало воздуха.

Он устало прикрыл глаза. Настя молчала, боясь егопотревожить.

– Почему вы плачете? – раздался его голос. – Ненадо…

– Откуда вы знаете? У вас же глаза закрыты, –попыталась она отшутиться, слизывая слезы с губ.

– Я слышу… Преступником был, свидетелем был… Теперь вот… ипотерпевшим довелось побывать. Надо же, эпидерсия какая… Полный пердимонокль…