На трибуну поднялся Анатолий Николаевич Мурашов, один изпомощников начальника управления. Его коньком была дисциплина, и он не упускални одной возможности поговорить об этом перед публикой.

– Пора уже нахмурить брови и спросить у наших товарищей изотдела по работе с личным составом, почему логика зашла в тупик!

Зал оживился. Полковник Мурашов был известен на всеуправление своими нестандартными речевыми оборотами. Он был славным человеком иискренне болел за дело, но с русским языком у него были явные трудности. Самоезабавное, что сам он этого не ощущал, полагая себя необыкновенно красноречивым,и все его перлы были не случайными ляпами, а результатом предварительнойподготовки и продумывания своих речей.

– …Мы в пятницу решили комиссионно проверить спортзал. То,что мы там увидели, не поддается никакому анализу и ужасу…

Настя прыснула. «Бокра бы сюда, – подумала она. –Вот уж развлекся бы».

С воспоминания о Бокре она плавно съехала на мысли оВладимире Вакаре, погрузившись в нерадостные размышления о том, как же ейдоказать, что Костю Малушкина убил Ерохин, если упрямый генерал все-такиоткажется давать показания. И как ей уберечь Вакара от совершения еще одногоубийства…

– Я смотрю, на служебную подготовку люди приходят вгражданской одежде. Это непорядок, товарищи. Ходить без формы имеют правотолько беременные или у кого нога, например, в гипсе. Я еще раз настаиваю, чтона служебную подготовку без формы могут только беременные и сломанные…

– Юра, – обратилась Настя к Короткову, – а тынахмурь брови и спроси у своей Людмилы, почему у нее логика зашла в тупик.

– В каком смысле?

– А пусть скажет мужу, что она беременная или сломанная, иоткажется ездить с ним на дачу.

– Да ну тебя, Аська, вечно у тебя хиханьки да хаханьки.

– Ага, – согласилась она. – А у тебя вселенскаяскорбь. Тебе чувства юмора не хватает. Знаешь, что это такое?

– Примерно.

– Чувство юмора – это то понимание жизни, которое появляетсяу человека, подошедшего к краю бездонной пропасти, осторожно заглянувшего тудаи тихонечко идущего обратно.

– Сама придумала?

– Нет, Фазиль Искандер. А есть еще одно совершенно замечательноевысказывание: «Нет неразрешимых проблем. Есть неприятные решения».

– Тоже Искандер?

– Эрик Борн. Юрка, стыдно быть таким необразованным. Ты что,вообще ничего не читаешь?

– Почему, читаю, – обиделся Коротков. – Только незапоминаю. Это у тебя голова мусором забита, что ни спроси – все знаешь.

– Тоже мне Шерлок Холмс выискался, – фыркнула она.

– При чем тут Шерлок Холмс?

– А это он считал, что голову нельзя забивать мусором, иначепотом нужную информацию среди хлама не найдешь. Например, знание о том, чтоЗемля вращается вокруг Солнца, он называл хламом и говорил, что количествоворов в Лондоне не уменьшится от того, что он будет об этом знать. Ты что, иэтого не помнишь? Это же классика! Позорище.

После служебной подготовки Настя вернулась к себе и попыталасьработать, но получалось у нее плохо. Из головы не выходил упрямый Вакар, и онаникак не могла сосредоточиться на других задачах. Наконец ей это удалось, и онапогрузилась в решение проблемы раскрытия серии изнасилований в районеБитцевского парка. Они совершались регулярно и, судя по почерку, одним и тем жечеловеком…

Ее размышления прервал телефонный звонок.

– Каменская, – раздался голосок Зои из бюропропусков, – к тебе пришли.

– Кто? – машинально спросила Настя, не отрывая глаз отсхемы Битцевского парка с нанесенными на ней крестиками, обозначавшими местасовершения преступлений. Ей показалось, что она нащупала некоторуюзакономерность, и боялась отвлечься, чтобы не упустить пришедшую в головумысль.

– Вакар Владимир Сергеевич. Выписывать пропуск?

– Кто?!

– Вакар. Знаешь такого?

– Зоенька… – Настя заметалась. – Ты… Он…

– Ты чего, Настасья? – удивилась флегматичная Зоя.

– Он… Я боюсь, он меня не найдет. Я сейчас сама выйду.Зоенька, миленькая, ты постарайся, чтобы он не ушел. Я бегом!

Она сорвалась с места и выскочила в коридор, даже не заперевдверь. Вихрем несясь вниз по лестнице, она рисовала в своем воображении, какгенерал пожимает плечами и выходит на улицу, передумав разговаривать с ней.Перескакивая через ступеньки, она подвернула ногу, но все равно продолжалабежать, несмотря на пронзающую щиколотку острую боль.

Возле бюро пропусков она увидела Вакара и подбежала к нему,красная, запыхавшаяся, с растрепанными волосами.

– Здравствуйте, – произнесла она, тяжело дыша.

Вакар молча смотрел на нее.

– Много курите, – наконец произнес он. – Бегатьсовсем не можете, сразу появляется одышка. Вам не совестно?

– Совестно, – согласилась она, потому что сейчас готовабыла согласиться с чем угодно, только бы он не ушел. – Я будуисправляться, честное слово. Вы хотели поговорить со мной?

– Если вы не против.

– Пойдемте.

Она привела генерала в свой кабинет и заперла изнутри дверь,чтобы им никто не помешал. Владимир Сергеевич сидел на стуле очень прямо, но вего позе Настя не уловила напряжения. Он был абсолютно спокоен.

– Анастасия Павловна, я дам показания против Ерохина.

«Ну вот и все, – почему-то с грустью подумалаона. – Вот и все».

Она молча достала из сейфа бланк протокола допроса и началаего заполнять по памяти. Все данные Владимира Сергеевича Вакара она зналанаизусть, слишком долго она их изучала и слишком много думала о нем в последниедни.

– 29 сентября 1994 года в 18.25 я увидел, как гражданинЕрохин Игорь Петрович подошел к работнику милиции, несшему службу в зданиистанции метро «Таганская-радиальная»…

Настя быстро записывала, не прерывая его, только иногдазадавая уточняющие вопросы. Она поняла, что Вакар пришел не под влияниемсиюминутного порыва. Он принял решение, много раз обдумал и взвесил его,проговорил несколько раз в уме свои показания. Фразы у него были короткие,сухие и казенные, без единого лишнего слова.

– …После того как Ерохин покинул территорию строящегосяобъекта, я заглянул туда через имеющийся лаз и увидел лежавшего на землеработника милиции, вместе с которым Ерохин выходил из метро. Судя по позесержанта и по имеющимся следам крови, ему было нанесено огнестрельное ранение.

Закончив диктовать показания, Вакар умолк. Настя не моглапонять, испытывает ли он облегчение или вообще ничего не чувствует.