Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проще говоря, мы топтались на месте, и это мне начинало надоедать.
Показать Марке, что меня волнуют слухи, казалось мне огромной глупостью. Я была почти уверена, что она с ликованием вцепится в это мое слабое место.
Но в этом риске я вдруг увидела проблеск возможности: если мы с Маркарет и правда похожи, если наши семьи без особых сожалений бросили нас прямо в пасть академии, ожидая, что выплюнет это чудище кого-то получше нас-старых, то нельзя бы это повернуть к обоюдной выгоде? У нас обеих есть слабые места, но мы старательно корчим друг перед другом дев с железной кожей.
Ну и, если не получится, я всегда успею перейти в наступление. Отсутствие дебюта – отличный компромат, если речь идет о родовитой девушке. Я на всякий случай перепроверила на два года больше, чем было действительно нужно; ничего.
Конечно в том, чтобы поливать друг друга гадостями, можно найти некое извращенное удовольствие, но… На самом деле я от этого устала.
И надеялась, что устала не только я.
С самого первого дня нашего знакомства мы сцепились языками. Но я, кажется, все же нашла повод поискать общий язык. Или предлог.
Иногда это одно и то же.
К Марке я Бонни не взяла.
Не потому что я ее стыдилась или вроде того; просто не хотела, чтобы ее случайно задело осколками тех пушечных ядер, что Марка захочет метнуть в меня.
К тому же, честно говоря, со всеми этими расследованиями и учебой мы с Бонни немного отдалились друг от друга. У нас было все больше разных курсов, часто мы возвращались в разное время и такие уставшие, что сил хватало только обменяться парой слов и лечь спать.
Ну и… мне бы пришлось объяснять, зачем мне мириться с Маркой, а значит – рассказать, что мне все-таки интересно, что за слухи гуляют о тетеньке, а тогда об этом узнает Щиц и, может быть, даже Элий – Бонни с ним общалась, я видела их как-то раз вместе после нашей с Элием ссоры.
Не то чтобы Бонни не умела хранить секреты… просто я никак не могла научиться доверять людям полностью.
Не знаю, плохо это или хорошо – у меня совсем недавно появилась первая настоящая подруга, но почему-то никто не дал мне по ней руководства, что, как я считаю, говорит о возмутительно плохом сервисе, и очень жаль, что никто не может обязать Господа рассматривать все поступающие жалобы.
Поэтому к Марке я пошла одна.
Ну, то есть не совсем «пошла». У нас был урок рисования, на который Бонни не ходила с тех самых пор, как преподавательница приняла ее козу за бревно, и на нем я решительно поставила свой мольберт рядом с мольбертом Марки.
Надо сказать, Марка рисует великолепно. Рядом с ее рисунками моя мазня выглядит… ну, пожалуй, на все те три урока, что выдержала та гувернантка, которую мой папенька выписал, чтобы меня научить рисовать.
На первом я научилась рисовать яблоки, к третьему поняла, что блик – это важно. В общем, рисую я еще хуже Бонни, но, к счастью, это не обязательный курс. Я его взяла, чтобы, пока погода еще позволяет, дышать свежим воздухом и делать домашку по всякой скукотище, которую в комнате делать решительно невозможно.
Если честно, я даже немного помедлила с разговором, потому что увлеклась наблюдением за разлапистой елкой, обретавшей объем под Маркиной кистью. Даже придвинулась поближе. Марка тоже елкой увлеклась настолько, что даже не заметила моего маневра с мольбертом.
Но потом она случайно задела локтем белила, и, вот поганый характер, краска из баночки выплеснулась прямо мне на платье.
Я не заорала.
У меня-то есть Щиц. Щиц вполне способен справиться с белилами на платье. Не отстирает, так в котле поколдует. Это ж не шенский шелк, а дурацкая шерстяная форма академии, чего тут вопить?
Но хотелось.
Очень хотелось.
Но я пришла с миром. Поэтому я старательно думала о том, какой Щиц искусный прач. Прачка. Стиральщик.
Марка покосилась на мое платье, а потом подняла глаза на меня. Вот пока она меня не увидела, готова была извиниться; но стоило ей заприметить мою рыжую косу, у нее вдруг раз! И лицо скукожилось в обычное кисловато-пренебрежительное выражение.
– Что ты тут делаешь? – спросила она, тщательно процеживая слова.
– Щиц отлично стирает вещи, – брякнула я.
Мы немного помолчали. Марка вертела в пальцах кисть.
– Передник надевать надо, – буркнула она.
– Ну, я тут не рисую, а домашку делаю, – сказала я и с удивлением поняла, что, кажется, оправдываюсь.
Вот он, искренний аристократизм – обляпать, а потом заставить чувствовать себя виноватой!
Но я усилием воли подавила мигом вспыхнувшее раздражение.
– Бог с ним, с платьем, – поспешно добавила я, – у меня нет проблем с новыми платьями. На мой дебют папенька заказал десять платьев у десяти разных модисток, в том числе и в столице, а я выбирала.
Я была в растрепанный чувствах, поэтому действовала так грубо.
– И?.. – спросила Марка, уже даже не пренебрежительно, а зло.
– А у тебя был дебют, Маркарет?
– Я ходила в платье, которое досталось моей маме от ее бабушки, а той…
– Прости, меня не учили, как на это реагировать: я должна восхититься древностью твоих корней или сочувственно спросить, не расползлось ли это старье во время танца? – не удержалась я. – Хотя если бы расползлось, то это был такой скандал, что тебя бы упомянули в газетах, люблю, знаешь ли, на досуге почитать колонку дебютанток…
– Оно и видно, что кроме этой колонки ты ничего не читаешь, – фыркнула Марка и отвернулась к мольберту.
По отчаянно прямой спине и закаменевшим плечам я поняла: попала.
Впрочем, никакой радости мне это не принесло.
– Слушай, Марка… Маркарет. Я не… как-то само вырвалось, – сказала ее затылку, – ты начала первая, и я хотела бы это прекратить, понимаешь?
– Нет.
– Ну хоть завидуй молча! – рявкнула я шепотом. – Тетеньку-то зачем в это втягивать?
– Тайе Акату Дезовски? Кто бы мог подумать, что вы родственники. Точно не я, газетами не увлекаюсь, – фыркнула Марка и соизволила ко мне полуобернуться.
Я скривилась.
– Слушай, давай так: я могу купить тебе это дурацкое белое платье, и перчатки, и вот это вот все. Под солнцеворот я все равно поеду организовывать бал. Будет у тебя все красивое, может, даже жених. А ты закончишь вот это вот все.
– Что же я должна закончить?
Марка обернулась ко мне, поджала губы, посмотрела сердито.
– Что именно ты хочешь у меня купить, купчиха?
Я закатила глаза, глубоко вдохнула и выдохнула.
– Пойми, пожалуйста: это все, что я умею. Покупать. Я понятия не имею, что еще могу сделать. Если тебе кажется, что это оскорбительно или дешево, или оскорбительно дешево, так и скажи, и назначь свою цену.