Я задумываюсь, как же они заставят нас сражаться, если мы оба не желаем этого, и тут вслед за нами в кабину заскакивают двое солдат. После того как мы размещаемся в креслах инь-ян, они пристегиваются к двум боковым сиденьям, которых я раньше не замечала.

А потом приставляют дула своих винтовок к нашим головам.

Ярость разгорается во мне по мере того, как мой разум погружается в Красную Птицу. Жгучая, рычащая ярость.

На этот раз я не приземляюсь в ужасающей ментальной реальности Шиминя. Мой гнев сталкивается напрямую с его гневом, как масло, вылитое в огонь, и тогда крик исторгается из светящегося в ночи клюва Птицы. Дождь обрушивается на нас тысячей иголок в секунду, сверкая в сиянии, изливающемся из глаз Птицы, – одного Металл-белого, другого Огонь-алого.

«В бой, Красная Птица, или будете уничтожены за неповиновение!» – гремит голос Ань Лушаня. Должно быть, они вновь установили в кабине динамики.

Я – или, быть может, мы оба – вновь кричим через глотку Птицы. Единственное утешение, что я свободна от исполненного болью тела. Границы моего существования растягиваются, как туман, добираются до исполинских крыльев. Расправляю их, пробуждая к жизни. Ах, повернуться бы и расколошматить саму Великую стену! Но, конечно, стоит мне сделать одно неверное движение – и в ту же секунду солдаты размажут мой мозг по стенкам кабины.

В то время как Шиминь и я пилотируем Птицу в неуклюжей синхронности, дымка черного и белого висит в моем мозгу, словно еще один слой, окутывающий сознание. Когда я фокусируюсь на ней, она проясняется, и я попадаю в инь-ян реальность. Духовная форма Шиминя стоит на коленях передо мной; наши колени соприкасаются на границе черного и белого. Я беру его лицо в ладони.

– Давай выбросим отсюда этих солдат, как динамики в прошлый раз!

Он вздрагивает, явно потрясенный тем, что я в этой реальности контролирую себя. И тут до меня доходит, что мы с ним впервые нормально взаимодействуем в этом пространстве. Никакой кровожадности с его стороны. Хороший знак.

Его глаза мечутся из стороны в сторону, затем останавливаются на моих.

– Ну выбросим, а потом что?

Открываю рот, но сказать мне нечего.

Действительно, что потом? Деактивировать Птицу и сидеть тихо, пока бой не закончится, чтобы вернуться и так или иначе получить смертный приговор? Отказаться покинуть кабину и умереть от пули, которую в меня всадили? Или попробовать сбежать с Птицей в глушь к хундунам, где они накинутся на нашу хризалиду всем роем, куда бы мы ни подались?

А если… а если… а если.

Сопротивляйся – и с тобой расправятся. Сражайся с хундунами – и, быть может, тебе оставят жизнь.

Лицо Шиминя каменеет, и мне внезапно становится ясно, откуда то выражение смирения, что я видела чуть раньше. Просто его бросали в бой гораздо чаще, чем меня.

Когда он двигает Птицу вперед через темную, бурную хундунскую равнину, я не нахожу в себе сил, чтобы противостоять его намерению.

Ложная надежда. Клянусь, армия держится на ней.

Как бы там ни было, наша усталость, наше только наполовину восстановленное ци сразу же дают о себе знать. Движения Птицы неуклюжи, тяжелы, она словно настоящая живая птица, бредущая сквозь шторм с намокшими перьями. Видеодроны жужжат вокруг, точно надоедливые мухи с красными голодными глазами. Ясное дело – через эти глаза Гао Цю, Совет Мудрецов и стратеги из штаба Суй-Тан и Центрального штаба наблюдают за нами, оценивают нас. Молния сверкает в густых черных тучах над нашими головами, освещая равнину.

Не проходит и пяти минут, как первые хундуны выкатываются из-за горизонта, – бой пройдет пугающе близко к Стене. Поначалу сквозь струи дождя видны только рассеянные проблески их ци, затем вырисовываются и силуэты тел.

– Кажется, дроны-разведчики плохо сделали свою работу! – взвизгиваю я в инь-ян-реальности.

– Или стратеги нарочно приказали другим пилотам не сдерживать хундунов, которые идут на нас. – Кулаки Шиминя, которые он держит на коленях, сжимаются крепче. Сейчас, когда мы находимся в своих духовных формах, я вижу партнера словно на экране коммуникатора у себя голове.

– С них станется!

Цель хундунов – разрушить хризалиды, не Стену. Должно быть, целые их стада отделились от основной битвы, чтобы накинуться на нас, как насекомые на сладко гниющий персик.

Когда становится ясно, что наше столкновение с первой волной хундунов неизбежно, Шиминь расправляет крылья Птицы и с силой переводит их вперед. Поднятый крыльями ветер сбивает простонародных хундунов с ног. Завеса из мелких водяных брызг разлетается во все стороны. Три знатных хундуна, на вид не больше кошки, но в действительности намного массивнее, устремляются к нам сквозь бурю.

Я нацеливаю когтистую лапу на одного из них.

– Нет! Не надо!

Ментальное сопротивление Шиминя замедляет движение лапы, но поздно. Когти пронзают круглое тело хундуна.

Однако хруста, знаменующего смерть врага, я не слышу. Наоборот, у меня возникает ощущение, будто я воткнула палочку для еды в рисовый шарик. Дух-металл хундуна концентрируется вокруг когтей, а затем сковывает их. Пытаюсь выдернуть ногу – безуспешно.

– Ох, ну конечно! Нет видимого сияния – ци-Вода! – упрекаю я себя.

Два оставшихся знатных хундуна таранят нашу вторую ногу, стараясь опрокинуть Птицу на землю.

«Они знают, что они одна команда. – Слова Сыма И о боевом мастерстве Цьело и Ян Цзяня эхом разносятся в моей голове. – Каждый из них выполняет свою часть – то, в чем силен, и уступает, когда это необходимо».

Поняв, что, смирившись, я не потеряю полный контроль над Птицей, я мгновенно отдаю бразды правления Шиминю. Несколько взмахов мокрыми крыльями – и Птица отрывается от земли. Шиминь направляет заряды ци в ее клюв, одновременно сдирая хундуна с птичьей ноги другой ногой. Хундун падает на землю, его лапки дрыгаются, как у перевернувшегося на спину жука, – на такого наступишь, и из него фонтаном полетят внутренности.

Шиминь отводит голову Птицы назад, а затем выпускает мощный заряд ци на стадо хундунов, сея опустошение на затопленной равнине. Хундуны трещат и взрываются под красным Огнем. Тут вступаю я и добавляю собственное ци, – общий поток становится розовым. Выпущенный разряд на несколько мгновений увлекает Птицу вперед, а потом у нас кончаются силы, чтобы его поддерживать. Выплюнув последнюю порцию, мы валимся на дымящиеся останки хундуна. Крылья опадают на землю и тускнеют.

– Какого класса эта знать? – спрашиваю я, задыхаясь. – Не могу сообразить. Перспектива шутит шутки с моим мозгом.

– Класс «Эрл». Может, «Виконт»…

Прилив ужаса и тошноты и одновременно дикого восторга накрывает меня при этом напоминании о нашем собственном размере. Класс «Эрл» достигает в высоту десяти-пятнадцати метров – высота трех-четырехэтажного здания, и все же для нас враг на вид не больше заурядного уличного кота.