«Или же ты окончательно и бесповоротно выжила из ума, Рози.Не думаешь ли ты, что картина на самом деле становится больше? Иливместительнее, если так тебе больше нравится?»

Но правда состояла в том, что она действительно так считала,и происходящее скорее волновало ее, чем пугало. Рози пожалела, что не спросиламнения Билла; она хотела бы проверить, заметит ли он что-нибудь из того, чтовидит на картине она… или что ей видится на картине. «В субботу, — пообещалаона себе. — Возможно, я спрошу его в субботу».

Она принялась раздеваться, и к тому времени, когда чистилазубы в ванной, из ее головы улетучились мысли о Мареновой Розе — женщине нахолме. Она позабыла о Нормане, об Анне, о Пэм, о пикнике, о концерте «ИндигоГерлс» в субботу вечером. Она вспоминала ужин с Биллом Штайнером, прокручиваяего в голове минута за минутой, секунда за секундой.

Рози лежала на кровати, ожидая прихода сна, слушая стрекотсверчков, доносившийся из Брайант-парка.

Погружаясь в сон, она припомнила — без боли, как будто сбольшого расстояния — восемьдесят пятый год и дочь Кэролайн. Если принять точкузрения Нормана, то Кэролайн никогда и не существовало, и тот факт, что онсогласился с робким предложением Рози назвать будущую дочь Кэролайн, ничего неменял. С точки зрения Нормана, существовал лишь головастик, который так и неуспел превратиться во взрослую лягушку. Даже если это произошло с головастикомженского пола, как втемяшилось в слабую голову его жены. Восьмистам миллионамкрасных китайцев от этого ни холодно, ни жарко, как говаривал Норман.

Тысяча девятьсот восемьдесят пятый год. Тяжелый год. Адскийгод. Она лишилась (Кэролайн) ребенка, Норман едва не потерял работу (даже, какона подозревала, с трудом избежал ареста), она попала в больницу со сломаннымребром, которое едва не пробило легкое, а в качестве десерта — тенниснаяракетка. В тот год ее разум, на удивление крепкий до этого, начал немногосдавать, она почти не замечала, что полчаса, проведенные в кресле Винни-Пуха,пролетали как пять минут, и бывали дни, когда с момента ухода мужа на работу идо его возвращения домой она восемь или девять раз забиралась под душ.

Должно быть, она забеременела в январе, потому что ее началотошнить по утрам, а в феврале не было месячных. История, приведшая к«служебному выговору» — тому, который сохранится в его личном деле до самогоухода на пенсию, — произошла с Норманом в марте.

«Как его звали? — спросила она себя, находясь в пограничномсостоянии между сном и явью и на короткий миг возвращаясь к последней. —Человека, из-за которого все и началось, как его звали?»

Какое-то время она не могла вспомнить имени, зная лишь то,что это был чернокожий… клоун коверный, как не раз повторял Норман. Затемвсплыло имя.

— Бендер, — пробормотала она в темноту, слыша приглушенныйтреск сверчков.

— Ричи Бендер. Вот как его звали.

«Восемьдесят пятый год». Адский год. Адская жизнь. А теперьэта жизнь. Эта комната. Эта кровать. И стрекот сверчков. Рози закрыла глаза иуснула.

Менее, чем в трех милях от своей жены Норман лежал накровати, погружаясь в сон, постепенно соскальзывая в темноту и прислушиваясь кнепрерывному шуму машин на Лейкфрант-авеню под окнами его номера на девятомэтаже. Зубы и челюсти продолжали болеть, но боль поутихла, казалась теперьотдаленной, несущественной, погашенной смесью аспирина и виски.

Погружаясь в сон, он припомнил Ричи Бендера, словно они,Норман и Рози, сами того не сознавая, на короткое время соединились втелепатическом поцелуе.

— Ричи, — пробормотал он в полумраке гостиничного номера иположил руку на закрытые глаза. — Ричи Бендер, кретин поганый. Сукин ты сын,Ричи.

Суббота, это была суббота — первая суббота мая восемьдесятпятого года. Девять лет назад. В тот день около одиннадцати утра какой-токоверный клоун вломился в магазин самообслуживания «Пейлесс» на углуШестидесятой и Саранака, всадил две пули в череп кассира, обчистил кассу иудалился восвояси. Пока Норман и его напарник допрашивали клерка врасположенном по соседству пункте приема стеклотары, к ним подошел еще одинклоун, одетый в свитер с эмблемой «Буффало Биллз».

— Я знаю того ниггера, — заявил он.

— Какого ниггера, приятель? — уточнил Норман.

— Ниггера, который ограбил «Пейлесс», — ответил клоун. — Ястоял во-он возле того почтового ящика, когда он вышел из магазина. Его зовутРичи Бендер. Он плохой ниггер. Приторговывает белой радостью в своем номеремотеля. — Он сделал неопределенный жест в сторону, где находилсяжелезнодорожный вокзал.

— И что же это за мотель? — спросил Харли Биссингтон. В тотнеудачный день Норман работал в паре с Харли.

— Железнодорожный мотель, — ответил чернокожий клоун.

— Я полагаю, вам неизвестен номер его комнаты, — сказалХарли — Или же ваши познания, мой темнокожий друг, простираются так далеко, чтовы можете сообщить нам даже номер комнаты, в которой проживает бесчестныйзлодей?

Харли почти всегда выражался так витиевато. Иногда егоманера говорить вызывала улыбку у Нормана. Гораздо чаще она приводила его вбешенство, и ему хотелось схватить напарника за узкий маленький вязаный галстуки задушить на месте.

Темнокожий друг, разумеется, знал, в каком номере обитает злодей,и незамедлительно сообщил об этом двум полицейским Несомненно, он и самзаглядывал в этот номер раза два-три в неделю, — а то и пять-шесть, еслипозволял текущий приток наличности, — покупая героин у плохого ниггера РичиБендера. И этот темнокожий друг, и все его темнокожие друзья-клоуны. Возможно,этот темнокожий друг затаил обиду на плохого ниггера Ричи Бендера или же влез вдолги, однако Норман и Харли не стали его расспрашивать; все, что желали знатьдвое колов, — это где в данный момент находится Ричи Бендер, чтобы сцапать егоза задницу, доставить в участок и покончить с очередным делом до обеда.

Коверный клоун в свитере с эмблемой «Буффало Биллз» не смогприпомнить номер комнаты, но описал им, где она расположена, на первом этаже вглавном корпусе между автоматами по продаже кока-колы и газет.

Норман и Харли бросились к железнодорожному мотелю, отнюдьне числившемуся в полицейских списках самых злачных притонов города, ипостучали в дверь между автоматом, выдающим кока-колу, и автоматом по продажегазет. Им открыла шлюховатого вида черномазая девочка в полупрозрачномхалатике, позволявшем всласть полюбоваться видом ее бюстгальтера и трусиков.Она явно находилось под кайфом. Двое полицейских увидели на телевизоре трипустых пузырька, в которых запросто могло храниться зелье, когда же Норманспросил, где Ричи Бендер, девчонка совершила ошибку, расхохотавшись ему в лицо.