при этом ужасно громко, от этой какофонии звуки прорезались сильнее, чем раньше, но лучше бы уши мои были заткнуты воображаемой ватой…

Во всем этом и правда было ощущение какого-то странного, безумного праздника – если бы только я не была привязана ремнями к сиденью игрушечного вагона…

От этой музыки, и от безумного мелькания разноцветных лампочек, и от стремительного скольжения поезда меня замутило, мучительно заломило виски.

– Ну, как тебе здесь нравится? – снова раздался тот же скрипучий, каркающий голос. – Как тебе нравится в моей стране, в стране вечного праздника?

Я завертела головой – но так и не смогла понять, откуда этот голос доносится. Он звучал как бы ниоткуда – и в то же время отовсюду, со всех сторон, как будто со мной разговаривал сам этот безумный городок аттракционов.

И все же, где я прежде слышала этот голос?

– Примитивно! – ответила я, справившись с дурнотой. – А самое главное – какой может быть праздник, если я связана? Развяжите меня, если хотите поговорить…

– Ну, не спеши, всему свое время! А пока поезжай дальше… тебе еще много нужно увидеть!

Поезд снова набрал скорость – и все вокруг изменилось.

За относительно безобидными каруселями последовали мрачные готические сооружения – по кругу плыли всевозможные приспособления для пыток: усеянное шипами кресло, колодки с отверстием для головы и рук, деревянная дыба, «железная дева» – полая металлическая фигура, внутрь которой когда-то помещали несчастного узника, а потом медленно сдвигали половинки, утыканные внутри стальными остриями, которые вонзались в тело жертвы.

Тут же мелькнуло и более позднее сооружение – электрический стул, предназначенный для казни осужденных.

Среди всех этих орудий пыток и убийства я заметила более безобидный предмет, должно быть, случайно сюда затесавшийся – Железный трон из популярного сериала.

Между этими страшными каруселями я увидела и другие орудия пыток и убийства: гильотину с угрожающе поднятым ножом, виселицу со свесившейся веревкой…

При виде этих ужасных порождений человеческого ума меня невольно передернуло.

– Вижу, здесь тебе меньше нравится! – проскрипел голос невидимого экскурсовода. – Я могу тебя понять, но только от тебя самой зависит, в какой части моей удивительной страны ты задержишься!

– А почему я должна здесь задержаться? – осведомилась я. – У меня дома много дел! И собака не выгуляна…

Я тут же одернула саму себя, не хватало еще вмешивать сюда Марусю. Хорошо, что я была сейчас без нее. Эти двое, Роман с Хомяком, либо безжалостно убили бы ее, либо похитили бы вместе со мной и теперь шантажировали бы меня ею…

– Наш разговор впереди! – проскрипел мучительно знакомый голос, и вдруг я почувствовала укол в пристегнутой ремнем руке… и снова в глазах у меня потемнело.

Почтенные горожане еще немного постояли перед домом покойного советника, обсуждая таинственное исчезновение иноземного торговца и в целом – дурные манеры иностранцев, затем разошлись по домам – у каждого имелось множество неотложных дел. Мастер Фридрих, однако, все не уходил.

Ему не давала покоя золотая карусель, которую он сделал для иноземца. Стоило мастеру прикрыть глаза, как перед его внутренним взором проплывали чудесные картины, и в душе его всплывало удивительное чувство, вызванное этими картинами…

Мастер Фридрих пытался повторить свое изделие, пытался сделать еще одну такую же золотую карусель – но без чертежа он не мог восстановить центральную часть карусели, а в ней-то, видимо, и заключался главный секрет…

Когда наконец булочник, мясник, зеленщик и прочие уважаемые бюргеры удалились, мастер Фридрих смущенно огляделся и вошел в открытые ворота.

Двор был пуст, здесь не было и следа того пышного и необычайного каравана, который не так давно прошел по улицам Нюрнберга и вошел в эти ворота. Мастер Фридрих вспомнил бредущих по улице мулов и ослов в ярких попонах, нагруженных многочисленными тюками и мешками, вспомнил огромных невиданных зверей с длинными нескладными ногами и горбатыми спинами, в яркой красивой упряжи, украшенной кистями и помпонами из красной шерсти и серебряными колокольцами…

В углу двора он заметил что-то красное.

Он подошел, наклонился и поднял шерстяной помпон – один из тех, что украшали упряжь горбатых зверей.

От этого помпона пахло корицей, и ладаном, и еще каким-то благовонием – пахло далекой удивительной страной, откуда пришли эти звери и сам иноземный купец.

Теперь мастер почувствовал, что и весь двор пропах этими удивительными восточными ароматами.

Собственно, только этот запах и остался от купеческого каравана, только он и говорил, что этот караван на самом деле был, а не привиделся горожанам.

Мастер Фридрих поднялся по каменным ступеням, вошел в опустевший дом.

Здесь тоже было пусто, только черный котенок играл посреди холла с какой-то бумажкой.

Он поддал бумажку лапой, и бумажный комок подкатился к ногам мастера.

Он наклонился, поднял бумажку, расправил ее…

Собственно, это была не бумага, а скомканный кусок пергамента. И теперь, расправив пергамент, мастер Фридрих узнал его. Это был тот самый чертеж, который иноземный купец принес ему, когда заказал золотую карусель.