Жасимир поднес трясущуюся руку ко рту Тавина, кивнул.

Отлегло. Еще жив. Она должна их вытащить.

– Трупожар, – рявкнула она, указывая кровавым пальцем на свой узел.

Принц впервые не стал спорить. Возможно, он не доверял своему голосу не меньше, чем она своему. Без единого слова передал ей кувшин.

Фу стиснула зубы и повернулась к Тавину спиной. Опустилась на колени рядом с мертвым грешником, заставила себя просунуть пальцы ему в рот и наклонила кувшин. Чистая жидкость потекла по ее руке в горло человека, а в воздухе едко завоняло горечью.

– Воды. – Она подхватила обломок меча, развернулась на пятках и протянула руки принцу. – На меня и на клинок.

Он опустошил бурдюк на ее ладони и меч. Лил до тех пор, пока мокрые тряпки почти ни отмылись.

Ткань чиркнула по камню у нее за спиной… однако ни Жасимир, ни Тавин не пошевелились. Откуда же этот звук?

Пугающий ответ пришел ей со следующим шарканьем. Еще жив. Воробей-мясник был все еще жив.

Его высохшая рука того же сверкающего красно-черного оттенка, что шматок копченого поросенка, вздрагивала. Один налитый кровью глаз таращился на ее сломанный меч.

– Ворона, – пропищал он.

Фу задохнулась. Она знала, что будет дальше.

– Смилуйся.

Только не это! Она не может резать еще одно горло. Одни лишь грешники имели право просить милости у Ворон… ведь так заведено, правда? Но возможно, Завет послал ее, вместо того, чтобы ждать чумы, и, если она не пошлет их дальше, это обрушит им на головы ад…

– Смилуйся, – умолял мясник.

– Я это сделаю.

Тавин неуверенно привстал. Кровь размазалась по щеке, когда он попытался стереть ее. Кровеносные сосуды у него в глазах полопались, отчего белки превратились в цветы мака.

– Не переусердствуй, – предупредил его Жасимир.

Тавин не обратил на него внимания и с остатками былого изящества встал на ноги. На мгновение показалось, что он вот-вот снова упадет. Потом вынул из-за пояса один из своих мечей, и тяжесть рукоятки в руке как будто помогла ему собраться.

– Я это сделаю, – повторил он. Его взгляд повернулся к улице, идущей к водостоку. – О, а вот это уже… проблема.

Фу посмотрела в том же направлении, хотя гулкий перестук по брусчатке подсказал ей, что она увидит. К ним скакал Греггур Клокшелом, а голубиный посыльный указывал ему дорогу.

Она была права насчет грешника.

Тавин был прав насчет западни.

Пробил колокол. Нет, не колокол… скрипучий колокольный звон был вызван клинком Тавина. Воробей изумленно смотрел в небо, хотя последняя толика жизни покинула его пустые глаза. Сокол смилостивился над ним за нее.

Клокшелом был уже рядом.

Но ей еще предстояло сжечь грешника… у нее по-прежнему был долг перед Заветом…

Ей еще предстояло сдержать клятву. А чтобы ее сдержать, она должна вытащить их отсюда.

Фу увидела, как блеск трупожара растекается по сточным водам. Он выливался из красного надреза на горле мертвеца.

Она сдернула со связки зуб Феникса. Он вспыхнул в ее руках, мигом испаряя тряпье. Она бросилась к Тавину.

Клокшелом был уже всего в нескольких шагах, с вознесенным мечом.

Фу швырнула зуб в сторону покойника, питая голодную искорку силой своих собственных костей, и повалилась на Тавина. Он упал под ее весом с испуганным хрипом.

Белые языки огня охватили канал с мелодичным оглушительным воем.

Пламя взметнулось к небу, перелилось через стены водостока и лизнуло камни города. Лошадь Клокшелома заржала и подалась назад. Когда искры угодили в соломенные крыши, рынок ожил криками.

Фу крепко держалась за зубную искру наследного права Фениксов, напоминая огненным языкам, кто их вызвал, и изо всех сил не позволяя им приблизиться к себе и Тавину. Золотой факел огня бил из обугленного трупа. Глаза Фу опять стали влажными. Не тот погребальный костер, которого заслуживал грешник, но если температуры хватит, то сойдет.

У них было лишь несколько мгновений, пока горит трупожар, после чего Клокшелом снова преградит им путь.

– Ворота! – крикнула она Жасимиру, который стоял, неподвластный огню. – Бегом!

Он прихватил ее узел и помчался по ступеням, а она помогла Тавину подняться и последовала за ним. По дороге уже цокали новые копыта.

Они пересекли неровную площадку, окружавшую каменную яму. Двое Соколов выросли между ними и воротами, угрожая стрелами.

Фу, не раздумывая, вызвала прямо со связки два колдовских зуба Чаек и слила их в гармонию. По дороге закружил злющий вихрь. Он подхватил стражей и швырнул их в каменную стену. Она чуть не рассмеялась, так легко это у нее получилось.

«Ага, а теперь у тебя осталось всего два колдовских зуба», – напомнил ей холодный голос. Но разве Па не говорил, чтобы она жгла столько зубов, сколько понадобится?

Оглянувшись, она увидела, что белизна трупожара угасает, хотя золотой огонь Феникса поглотил грешника целиком.

– Добро пожаловать на наши пути, братишка, – прошептала она, продолжая бежать.

Топот копыт отскакивал от булыжников у них за спиной.

Дорога была слишком безлюдной, слишком удобной для всадников. Она крикнула вдогонку Тавину и Жасимиру и свернула с открытого пространства в редкие деревья и желтеющую траву, направляясь к каменистому холму, заросшему зеленью.

Гвозди ее подошв скреблись и скользили на камнях все чаще по мере того, как подъем уходил вверх, а слой грязи становился тоньше. Гром в ее ушах мог быть топотом копыт, мог быть отставшими мальчишками, мог быть ее собственным сердцебиением. Она не отваживалась остановиться и проверить. Ветки хлестали по лицу, чахлые вьюны хватали за ноги. Легкие горели. У нее не получалось быстро вдыхать воздух, чтобы залить этот пожар.

Теперь грохот в ушах мог быть только топотом копыт.

Вверх. Вверх. Она рвалась вперед, оставляя за собой самый трудный путь для всадников. Деревья расступились, обнажив острый выступ, от которого вниз шел оползень битого сланца. Лишь несколько базальтовых булыжников удерживались на склоне.

Наконец-то мертвые боги снизошли к ней в своей доброте.

Фу устремилась прямиком к сланцу. Сланец хрустел, выскальзывая из-под сандалий.

Хорошо. Это было ей на руку.

– Ты чокнулась? – прохрипел сзади Жасимир. – Там нет укрытия.

– Лошади, – выдавила она между вздохами, пытаясь найти точку опоры, еще одну.

Каждый шаг вызывал каскад скользящего вниз сланца. Она выбирала самый крутой путь и рвалась вперед, делая каждый шаг дважды, соскальзывая, задыхаясь и изрыгая проклятья. Осколки камней врезались ей в ладони всякий раз, когда она пыталась в них упереться.