В его взгляде снова сверкнул гнев. Выражение губ говорило, что обращен он будет не на нее.

Почему-то это лишь раззадорило ее.

– Послушай, какой Стервятник отрезал тебе язык? Ты не смог смолчать, когда под огнем были все наши шкуры, а теперь это тебя устраивает? Ты вот уже скоро две недели рядишься в моих сородичей. Когда же ты поймешь: быть Вороной означает, что нельзя делать то, что тебе хочется?

– Только не пытайся мне сказать, будто я делаю то, что мне хочется, – ответил Тавин.

Он качнулся на каблуках. Провел ладонью по рту, взялся за подбородок. Отвернулся.

В испуганно повисшей тишине Фу не могла взять в толк, обращалась ли она к Тавину или к себе.

Воздух разрезал голос принца.

– Довольно. Он не виноват.

– Если под «не виноват» ты имеешь в виду «отвечай за его вину», тогда да.

– Он спас тебе жизнь меньше десяти минут назад. – Жасимир сделал ударение на слове «тебе». – Разве ты не ругала нас с первого дня за то, что мы не защищаем Ворон? Реши же наконец, нужна тебе наша помощь или нет?

– Ты называешь это помощью? Твои Павлины и Соколы прислушиваются к коронам, а не Воронам. Разберитесь с ними, когда не прячетесь под масками, и я назову это помощью.

– Я уже дал клятву сделать именно это, и, если ты полагаешь, будто мне не придется за нее расплачиваться…

– О да, такое испытание! – фыркнула Фу. – Бедный маленький принц вынужден обращаться с нами, как с людьми.

Тавин опередил ответный залп Жасимира.

– Нам надо идти дальше.

– Куда? – Фу, пошатываясь, встала на ноги. Она продолжала дуться. – Стервятники в курсе, что мы движемся на восток. Они перекроют подступы к Маровару.

– Нам больше некуда податься, – отрезал Тавин. – Они не могут слишком удаляться от своего каравана, который замедляет их передвижение по плохой земле. Мы можем опередить их, если будем держаться подальше от дорог.

Фу глубоко вздохнула.

– Я не смогу видеть чумные маяки.

– Да, – согласился Тавин, – не сможешь.

– И не сможешь завести нас в очередную западню, – проворчал принц.

– Жас. – Тавин покачал головой.

Принц не понимал, о чем он просит. Лордики просто отворачивались, когда их что-то не устраивало. Фу никогда не имела выбора и всегда держала глаза открытыми.

Фу выждала концовки, того, что он должен сказать: «Я знаю, мы просим от тебя невозможного. Но твои Вороны нуждаются в тебе. Ты нужна нам. Ты нужна мне».

Она все это уже знала. Отчасти верила. Остальное… остальное она хотела услышать от него.

Однако он не раскошелился на продолжение. А она не попросила.

Вероятно, она и так уже достаточно его напрягла.

Вероятно, она с этим даже переусердствовала.

Но сойти с дороги… Она повернулась спиной к своему роду. Что подумает Завет, если она теперь повернется спиной к грешникам?

Не хотел больше быть Вороной.

Руки Фу сжались в пыльные кулаки. Завет знал о той клятве, которую она сейчас несла. И Па хотел, чтобы она ее исполнила. Все было ясно и понятно.

Она поправила узел и бросила взгляд туда, где вечерние лучи просачивались сквозь ветки кедра.

– Выдвигаемся на восток, – наконец сказала она и пошла между деревьями, спиной к солнцу.

* * *

Ладони Фу горели от соли, попадавшей в сотни царапинок, и все же она продолжала скрести.

Солнце давно утонуло за горизонтом, когда они решили остановиться на ночлег. Они в молчании преодолели колючие холмы, поднялись выше, туда, где было больше скал и меньше следов дичи, постоянно всматриваясь в сгущающийся мрак на предмет приближавшихся кожемагов. Когда они сделали привал у пруда в изгибе крутого склона, она выждала, пока мальчишки заполнят водой бурдюки, сожгла в костре остатки тряпок, которыми повязывала руки, и пошла на пруд, прихватив соль и мыльные ракушки.

Она не могла здесь, в считаных шагах от лагеря, помыться как следует. Хотя Тавин прикорнул, еще пока готовился ужин, а принц не симпатизировал девушкам вовсе, раздеваться в присутствии лордиков ей совсем не улыбалось.

Как она ни скребла себя, она так и не избавилась от воспоминаний о мече Па, вспарывающем плоть. При свете костра соль и пена на руках могли с таким же успехом быть кровью. Даже вереница пузырьков на поверхности пруда напоминала ей надрез на шее грешника.

– Это было твое первое убийство?

Фу вздрогнула. Принц восседал у костра, помешивая пойло из кукурузы и соленой свинины и одни глазом косясь на спину спящего Тавина.

– Ага, – сказала она.

– Мне жаль.

– Чего?

Жасимир мрачно посмотрел на кашу.

– Тебя… Твоя семья должна была бы быть здесь и помогать.

Прошла почти неделя с тех пор, как она оставила их в Чепароке, однако горячий комок по-прежнему подкатывал к горлу. Она обрызгала руки холодной водой.

– А ты кого-нибудь убивал?

Он покачал головой.

– Тавин – да. В смысле, до сегодняшнего дня. Один убийца, подосланный Русаной, погиб, сражаясь, а другая упала на свой собственный отравленный кинжал, так что Тавин избавил ее от агонии.

– Он… правильно поступил?

– Нас так воспитали. Кодекс Соколов требует, чтобы ты относился к врагу с уважением, даже мертвому. – Жасимир поиграл пальцами в языках пламени.

Фу выпрямилась и мысленно прочесала холмы, призвав два воробьиных зуба, кипение которых поддерживала, потом всего на мгновение подключила третий. Единственные признаки Стервятников, которые показала триада, были те самые тонкие паутинки, что по-прежнему находились где-то вблизи Гербаньяра.

Она отпустила третий зуб и вернулась к огню, протянув над пламенем руки, чтобы помочь им высохнуть.

– Па никогда не говорил, что будет проще.

– Не будет. – Тавин сел, протирая глаза. – Уже стало.

– Спи давай, – сразу же отреагировал принц. – Тебе нужно восстановиться. Я за тебя посторожу.

– Я в порядке. Кроме того, как я могу проспать такое пиршество?

Он послал Фу улыбку, на которую та не купилась ни на мгновение. Не ускользнуло от ее внимания и то, как его взгляд пошарил в темноте.

Она посолила их жалкий ужин, стараясь не беспокоиться по поводу сокращающихся порций. Четыре дня без причастного способствовали жесткой диете, а возвращаться обратно в Гербаньяр за платой она не собиралась.

Она была не одинока в своих переживаниях.

– Так мы до Маровара не доберемся, – заметил Жасимир с набитым кукурузой ртом. – Даже если бы у нас было достаточно еды, мы окоченеем на первой же горе.