– Правду. Фу, я пообещал сделать все, чтобы помочь тебе. Я навлек беды на твою семью. Я у тебя в долгу. И я волен распоряжаться своей жизнью, если только ты согласна ее принять. – Он поднял ножны, и что-то пугающе похожее на надежду прозвучало в его голосе. – Еще раз.

Фу попыталась привести водоворот мыслей в порядок, но даже не нашла, с чего начать. Рука Тавина двигалась в темноте.

Он действительно собирался исчезнуть.

Блок.

Он собирался ей помочь. Сделать все возможное. Но она думала…

Вход.

Она говорила себе, что у него к ней чисто спортивный интерес. Что он в лучшем случае видит в ней полезную союзницу, которую следует расположить к себе, а в худшем – предмет хвастовства, чтобы шокировать остальных Соколов.

Но не кого-то, кому готов отдать последнее.

Какая-то далекая часть ее размотала недавно произнесенные Жасимиром слова «Он спас тебе жизнь».

Удар.

Тавин не отступил. Она тоже, замешкавшись близко, слишком близко, захваченная их импровизированной дуэлью.

– Когда ты сказал, что делаешь не то, что хочешь… – Она умолкла, твердо зная, о чем ее вопрос, и не смея произнести эти слова вслух.

Он наклонился к ней, наклонился настолько близко, что его волосы коснулись ее лба. Фу не собиралась поднимать лицо, однако ее подбородок лучше знал, что ему делать.

– Ты понимаешь, что я имею в виду, – шепнул Тавин. Предательское сердце барабанило согласие, хотя рассудок бросился возражать. Она должна бежать, остудить голову, если только не подведут ноги… она вынуждена бежать, она не могла иметь того, чего ей хотелось… не так, как хотела его…

Однако Тавин двинулся первым. У него перехватило дыхание – она почувствовала его отсутствие на щеках.

А потом Тавин отступил.

Нечто старое и знакомое накрыло черты его лица с легкостью бумажной ширмы, скрывая все признаки нескладного, неопытного мальчишки, каким он был мгновение назад.

– Уже поздно, – сказал он потерянным голосом. – Тебе нужно передохнуть. Я посторожу.

Фу разбудил напев без слов, как будил каждое утро после Чепарока.

Тавин сидел к ней спиной, тихо напевая в темноте. Она не знала, хотел ли он этим ее разбудить или напевал уже какое-то время. Когда она открывала глаза, он всегда напевал разные части мелодии.

Горизонт на востоке терзала сероватая синева. Пришло время ее дежурства.

Фу перекатилась на колени, зевнула. Тавин оглянулся на нее, кивнул и свернулся на земле рядом с принцем.

Она потянулась и выудила из узла семена корнешнура, позволив их горькой мякоти себя взбодрить. На угли был поставлен чайник с горстью чая из дикой мяты. Она села рядом, водя пятерней по пыльным волосам и стараясь не думать о том, как же ей нравится утренняя тишина, когда двое ее поддельных Ворон крепко спят.

Вместо этого мысли Фу кружили вокруг того мгновения из недалекого прошлого, когда она чуть не совершила немыслимое. Но на сей раз в бегство обратился Тавин.

Лицу стало жарко – не то от унижения, не то от чего-то еще. Возможно, он дважды подумал о том, как это развлекаться, когда по пятам идет Клокшелом. А возможно, она завела его шутовской обман слишком далеко.

Возможно, он вспомнил, что она Ворона.

Она не понимала, на что надеялась. О конечно, существовали песни о Воробьях и Соколах, разделенных законами каст, о нищих и королевах, о лордах, которые предавали свои касты ради любви Лебедей… однако ее вера в песни давно сошла на нет. Счастливые концовки в этих песнях посвящались исключительно дворянству. Только дура поверит в их правдивость.

Только дура поверит, даже на короткий миг, что с Соколом ее дорога будет счастливей.

Она не замечала, как ее взгляд задержался на спящем лице мальчишки, пока ее не отвлек треск углей.

Фу потеряла счет времени, а между тем в черноту над головой просочился серебристый свет. Из травы заструилась песенка сверчка. Фу потягивала мятный чай и наблюдала, как одинокий волк сопровождает стадо косматых коз, бредущее по далекому склону холма через камни, кусты и желтеющую ежевику. Она не боялась волков летом, когда у них в желудках полно свежей добычи и нет повода нападать на трех крепких и здоровых людей. Вот если повстречать волка зимой…

Па учил ее выслеживать голодных волков. «Когда звери слишком долго ничего не едят, – говорил он, – они забывают о страхе».

Сейчас, в сухой прохладе серого рассвета, Фу размышляла о волках, потом вспомнила об остывшем зубе Подлеца, висевшем на ее связке, и о стреле, угодившей в глаз на виду у павлиньего лорда.

Позади нее хрустнула ветка.

Фу замерла, все нервы напряглись. Когда звук не повторился, она перевела дух, отставила чай и подняла котелок.

Затем, резко развернувшись, метнула его кипящее содержимое в рассеченную деревьями темноту за спиной.

Тишину разорвал человеческий крик.

Отделившаяся от деревьев и шагнувшая к Фу тень попала прямиком под раскаленное содержимое взметнувшегося горшка. Человек упал. Темнота исторгла еще шесть теней, сверкающих лезвиями и зубами, однако они промедлили с атакой: шум уже разбудил принца и Сокола.

Дальше последовало безумие шума, стали и крови. Упало одно тело, потом другое… и, как ни странно, четверо оставшихся нападавших юркнули обратно в редеющий мрак.

Им вслед полетел дружный свист.

Фу смотрела туда, где они исчезли. Ее мутило. При стычке они выглядели точно так же, как любые другие Стервятники, однако…

– Глаза, – хрипло сказал принц Жасимир. – У них не было… глаз… – Рвотный позыв согнул его пополам.

Тавин держал Жасимира за плечи.

– Они нас прекрасно видели, Жас. Это всего лишь темнота.

На поляне раздался смех. Фу огляделась и увидела одного из Стервятников, вцепившегося в вываливающиеся внутренности.

– Точно, ваше высочество, – хихикнул он. – Всего лишь темнота.

Фу подкралась к нему и опустилась на колени. Стервятник угасал. Она извлекла журавлиный зуб и призвала его к жизни. Недостаточно, чтобы выпытать правду, но достаточно, чтобы уловить ложь.

– Как вы нас нашли?

Его лицо расколола кровавая усмешка.

– У нас есть то, что принадлежит тебе.

Фу показалось, будто кто-то разоблачил ее одним резким рывком.

Так вот как Стервятники вышли на их след. Что бы у них ни было – выпавший волос, старая рубаха, потрепанная тряпичная кукла – любой Стервятник, хоть чародей, хоть нет, сможет видеть их путь до тех пор, пока держит это голыми руками.