– Вы уверены в этом?

– Конечно, никто из них никогда не признавался мне – да этобыло бы и странно! – но не забывайте, я наблюдал мальчиков много лет. Такмы говорили о Томше... Дело не в том, что Денис Крапивин скучен, – этововсе не так! Назовите это сдержанностью, привычкой скрывать свои чувства имысли из опасения быть высмеянным – и будете ближе к истине. Из них троихбольше всего я полагался на Дениса, потому что он меньше всех говорил и большевсех делал, и ему не требовалось облекать свои поступки в красивую словеснуюобертку, как Силотскому. И очень заботился не только о Коле, но и о Полине...

Чешкин скомкал последнюю фразу, и Сергей с Макаромпереглянулись.

– Что касается отношений Томши с моим внуком... –Старик переставил несколько фигур, поморщился: роль сплетника его явнотяготила. – У нее есть что-то вроде пунктика: чем сильнее она ощущаетчью-то антипатию, тем больше жаждет завоевать именно этого человека. Когда яэто понял, Мария Сергеевна стала вызывать у меня брезгливость, и она, боюсь, еепочувствовала. Я в доверительном разговоре просил Ланселота оградить Полину отобщения с его любовницей, и он, кажется, выполнил мою просьбу. Тогда Томша,подобно кровососу, чувствующему самое нежное, самое уязвимое место, добилась,чтобы он познакомил ее с Колей, и попыталась соблазнить и его.

– Откуда вам это известно? – удивился Сергей.

– От самого Коли. Поймите меня правильно: он не обсуждал сомной подробности – это было бы и неумно, и гадко, но он доверчиво рассказывал отом, как она приглашала его в свою мастерскую, как вела себя, что говорила...Зная Марию Сергеевну, я легко мог дорисовать всю картину целиком. И я,признаюсь, опасался за Колю. Вы скажете, быть может, что я напрасно демонизируюэту женщину, но она вызывала во мне отвращение и страх.

Чешкин помолчал, по одной собрал шахматные фигурки вкоробку.

– Поэтому, признаюсь, я почувствовал невероятное облегчение,когда Коля в ответ на мой осторожный вопрос непонимающе взглянул на меня исказал, что он вовсе не собирается больше встречаться с Марией Сергеевной,потому что ее скульптуры ему неинтересны. Он совершенно не думал о ней самой! Яне могу сказать, что он хорошо разбирался в людях – нет, скорее, наоборот:иногда Коле были непонятны самые простые побудительные мотивы его знакомых, и онсоветовался со мной, обнаруживая удивительную наивность; но я принимал это какдолжное. Мы все оберегали его. Но от Томши, видит бог, он уберег себя сам.

– И все же Силотский поехал к ней в ту ночь... –осторожно напомнил Макар.

Владислав Захарович покачал головой.

– В том, что произошло, был виноват лишь я. Я пытался,пытался изо всех сил перевалить вину на Диму Силотского, оправдать самого себя,но притворяться было бы глупо – я понадеялся не на того человека, оставил моегомальчика одного, вдруг решив по каким-то отрывкам текста, что ему и впрямьлучше, что это окно света, которое манило его к себе, закрылось... хотя бы нанесколько лет... Я отвечал за него, понимаете? Я, а вовсе не Дима, и уж темболее не Мария Сергеевна, которой захотелось развлечений.

В дверь снова просунулась голова консультанта, онвопросительно посмотрел на Чешкина, и Владислав Захарович сделал короткийуспокаивающий жест – «сейчас, иду».

– Простите, – сказал он, – мне нужно быть вгалерее... Да, забыл вам сообщить – в ту ночь, перед смертью, Коля написал одинотрывок... Такой же несвойственный ему, как и те отдельные фразы, которые вы,Макар, читали на сайте. Он успел написать его за те десять-пятнадцать минут,что оставался один, либо же начал раньше, а в этот промежуток времени закончил.Я сохранил его, потому что это последний Колин текст.

– Нельзя ли его прочитать? – быстро спросил Макар, весьподавшись к Чешкину.

– Прочитать... – чуть растерянно повторил тот, встав иглядя на Илюшина сверху вниз. – Собственно, почему бы и нет? Но он у меняне с собой, он дома...

– Вы разрешите к вам заехать?

Чешкин поколебался, пошевелил в сомнении широкими мохнатымибровями, но решился:

– Ну хорошо, договорились. Запишите адрес...

Чешкин собрался диктовать, но в следующую секунду дверь ссилой распахнулась, и в комнату влетела молодая женщина. В первую секундуБабкин не сразу узнал в ней встрепанную девушку, виденную им на кладбищемельком и издалека, но Макар встал, вежливо поздоровался, и Сергей вспомнил ее.Сегодня она была в безразмерном синем свитере яркого морского оттенка, оченьидущем к ее белой коже и черным волосам. Копну волос она перехватиламногочисленными резинками под цвет свитера, свела вместе в лохматый небрежныйпучок, и открылся высокий чистый лоб, подчеркнулись выразительные темные глаза,смотревшие на Макара и Сергея сердито и с подозрением.

Она уже готовилась что-то выпалить, но узнала Илюшина иоборвала начатую фразу, остановилась на полпути, хотя летела к ним так, словноготовилась пробить стену. Сквозняк, ворвавшийся следом за ней, захлопнул дверь.

– Полина, познакомься: господа сыщики, Макар иСергей, – мягко сообщил Чешкин, подходя к внучке и ласково касаясь ееплеча. – Расследуют обстоятельства побега Владимира Качкова, а заодноинтересуются жизнью Димы. А это моя внучка, Полина.

– Очень приятно, – смущенно сказала девушка,красноречивым взглядом призывая Илюшина к молчанию.

– Поленька, меня Геннадий ждет, так ты продиктуй,пожалуйста, наш адрес.

Во взгляде, брошенном Чешкиным на Макара и Сергея, мелькнулалегкая тревога, и, словно отвечая на невысказанное им, девушка торопливопообещала:

– Не беспокойся, иди! Все будет в порядке.

Он снова коснулся пальцами ее плеча и вышел.

– Консультант сказал, что у дедушки какие-то неизвестные емупосетители, и я сначала решила... Впрочем, неважно. Спасибо, что не выдалинашего знакомства. – Полина Чешкина села, грустно улыбнуласьМакару. – Я не хотела, чтобы дед знал о том, что я была на похоронах.

Она встряхнула головой, прядь волос упала на лоб, и девушкаотвела ее быстрым движением. Ее переполняла энергия, прорываясь в порывистыхжестах, в торопливой, но четкой речи, будто Полина специально приучала себяартикулировать слова, зная за собой привычку тараторить. Свободный свитер не скрывал,а скорее подчеркивал ее худобу – угловатые плечи, мальчишеское телосложение. ВПолине совершенно ничего не было от деда, кроме привычки, сразу бросившейсяБабкину в глаза, когда длинными крепкими пальцами она выбила почти бесшумнуюдробь по поверхности столика.

– Почему вы опасаетесь, что Владислав Захарович об этомузнает? – спросил Макар, изучающее глядя на девушку. – Я понимаю, чтоДмитрий Силотский был причиной смерти Коли, но из разговора с вашим дедом мнепоказалось...

– Подождите... – она приподнялась, наклонилась к Макаручерез стол. – Дмитрий Силотский?! Вам... Ах, ну конечно! Вам ДенисКрапивин об этом рассказал!