У Илюшина существовала своя, довольно странная система,включавшая обязательное личное знакомство со всеми лицами, замешанными в деле.Пару раз он объяснял Сергею, что должен составить представление, которое потомляжет в основу образов, бесконечно повторяемых им на альбомных листах. Онсовершал алогичные поступки, посмеивался над возмущением Сергея, однако Бабкинтак часто наблюдал, что метода Илюшина оправдывает себя, что привык с ним неспорить.

Но на этот раз Сергею было ясно, что они идут не в тусторону.

– Подумай вот о чем... Совпадение «почерков» в попытке недать мне уйти от Ольги и создании иллюзии «жамэ вю» у Силотского – этораз, – начал перечислять он. – Знакомство, наверняка, близкое, сКачковым – это два. Мотив для убийства мужа – три. Макар, ты собираешьсяпотратить время не на тех людей. Почему мы не занимаемся Ольгой? Она наиболеевероятная подозреваемая, с какой позиции ни погляди!

– А тебе показалось, что она искренне любит мужа, –небрежно возразил Илюшин.

– Макар, мое «показалось» – не доказательство! Оно может неиметь никакого отношения к тому, что есть на самом деле! Это лишь субъективноевпечатление!

– Спокойствие, только спокойствие! Ты хочешь, чтобы мызанимались Ольгой Силотской? Но подумай сам, мой мстительный друг: сейчас еедопрашивают в прокуратуре, и что мы можем сделать?

– Откуда ты знаешь о прокуратуре?

– Об этом мне вчера сообщил Семен Швейцман, выразив уважениеперед деликатностью правоохранительных органов, которые не вызвали горюющуювдову на допрос прямо с похорон супруга, а дали ей время прийти в себя. Онадолжна была, по его словам, уехать к двенадцати, – Макар бросил взгляд настарые настенные часы с кукушкой, кукушка в которых не куковала, а хрипеласиплым голосом, – а сейчас только половина первого. Она не вернется раньшевечера. Кстати, у меня есть для тебя куда более занимательный вопрос...

– Какой? – настороженно спросил Сергей.

– Откуда взялись крысы?

– Что? Какие крысы?

– Те, которых подбросили жене Семена Швейцмана. Можешьподумать над этим, пока мы едем в «Арт-галерею Крамника».

* * *

Ольга вернулась домой после очередной встречи с Крапивиным,взглянула на фотографию мужа, стоявшую на полке.

– Я люблю тебя, ты знаешь, – вслух произнесла она.

Это была правда. С самого начала их семейной жизни Ольгу наудивление мало задевали похождения мужа, и она ценила старания Димы оградить ееот этой стороны его натуры. Наученная первым браком, она не хотела превращатьвторой в поле битвы, к тому же с возрастом стала куда менее категоричной. Оназнала, что Дима любит ее, – он говорил ей об этом, заботился о ней, готов былпроводить с Ольгой свободное время, разбивался в лепешку, когда ей чего-тосильно хотелось.

– Помнишь, ты купил мне зонтик-трость? – спросила она уфотографии.

Год назад ей захотелось иметь зонтик-трость, но самыедорогие дамские зонты были для нее маловаты – Ольга предпочитала огромные, подкоторыми могли спрятаться двое, – а в мужских ей не нравилась мрачнаярасцветка. Она пожаловалась мужу на неудачу за неделю до какого-то маленькогоюбилея вроде дня их встречи, который оба отмечали, если только вспоминали онем. И Дима принес ей вожделенный зонт – огромный, яркий, расписанный ирисами изеленой травой: он вызывал у проходящих дам взгляды зависти, когда Ольга шлапод этим зонтом! Дима долго не признавался, где же купил его, однако в концеконцов Ольга узнала правду. Один из знакомых Силотского возвращался из Англии,и Дмитрий упросил его зайти в Лондоне в магазин, найденный им в Интернете, икупить несколько зонтов. Он боялся не угодить жене, и оттого знакомый привез поего заказу пять штук. Муж дарил ей по одному каждую неделю, а потом признался.Бабкин был не способен на такие жесты – не потому, что у него не хватило быденег, а потому, что ему в голову бы не пришло так стараться ради своей жены.Он не был человеком-праздником. «По правде говоря, он был ничтожеством».

– Я хочу поговорить с тобой, – пожаловалась онаснимку. – Иногда я боюсь... боюсь, что сделаю что-нибудь не то!

«Все будет хорошо, – читалось в улыбке мужа. – Тывсе сделаешь правильно. Не бойся, дорогая моя».

– А я все равно боюсь! – упрямо возразила Ольга. –Оставил меня здесь одну... бросил...

Она всхлипнула, вытерла набежавшую слезинку.

– Хочу, чтобы ты поскорее забрал меня отсюда, –прошептала она. – Все равно куда, лишь бы с тобой.

* * *

Когда двое новых посетителей вошли в галерею, ВладиславЗахарович занимался новой картиной: акварелью по мотивам Брейгеля, без затейназванной художником «Весна». Вместе с консультантом, работавшим в этот день всалоне, они выбрали лучшее место, и, хотя пришлось перевесить весь «Сельскийцикл» Жердинского, включая два диптиха, Чешкин был доволен.

– Почему бы и нет? – бормотал он себе под нос,поглаживая бородку. – Пожалуй, удачный выбор. Конечно, ничего нельзясказать наверняка... Посмотрим, посмотрим.

Консультант Геннадий беседовал с одним из постоянныхвизитеров, принося из подсобной мастерской картины и демонстрируя их одну задругой – и сам при этом увлекся процессом, как одобрительно отметил про себяЧешкин. Несколько любопытствующих переходили от одного полотна к другому,перешептываясь между собой негромко, как в музее. Владислав Захарович едвазаметно усмехнулся и перевел взгляд на двоих мужчин, остановившихся как разперед акварелью Павла Еникеева.

Они оказались первыми, обратившими на нее внимание, и Чешкинощутил любопытство. С Полиной они долго спорили о «Весне», и вот теперьВладислав Захарович решил послушать, что скажут о ней посторонние люди, вполневероятно, ничуть не разбирающиеся в живописи. Однако его намерению не сужденобыло исполниться. Стоило Чешкину сделать шаг к этим двоим, как тот, что былпониже, светловолосый и вихрастый, обернулся к нему, и Владислав Захаровичувидел перед собой парня с правильными чертами лица и очень ясными серымиглазами, внимательными и любопытными. Во всей внешности его было что-то оченьрасполагающее, почти неуловимое, быть может – легкая насмешливость,скрывавшаяся в уголках слегка изогнутых кверху губ. Чешкину нравилисьнасмешливые люди. Шею парень обмотал полосатым серо-зеленым шарфом, и ВладиславЗахарович мельком подумал, что, должно быть, на улице снова похолодало.

Второй, обернувшийся вслед за первым, высокий иширокоплечий, в противоположность приятелю был одет не по погоде легко – врубашку спортивного покроя, широкие джинсы и джинсовую же куртку. Лицо егоказалось бы простоватым, если бы не умный цепкий взгляд глубоко посаженныхтемных глаз под широкими бровями. И уж во всяком случае, отметил Чешкин, этолицо было мужественным. «Занятные лица, занятные...»

– Добрый день, Владислав Захарович, – внезапно произнеспервый. – Не могли бы вы уделить нам немного времени?