Денис обошел старика, быстрыми шагами взбежал по лестнице кподъезду. Старик остался стоять на месте, выкрикивая вслед:

– А звездное одиночество – не хотите? Правда, легко сойти сума, зато какое удовольствие! Один! В целом космосе! А вокруг – звезды, звезды,звезды!

Эхо его высокого голоса еще звучало у Крапивина в ушах,когда он взбежал по лестнице на свой этаж, не дожидаясь лифта. И вздрогнул,заходя на площадку – ему показалось, что старик уже стоит здесь, поджидает его.Но в следующий миг понял, что фантазия сыграла с ним дурную шутку: стоящий кнему спиной человек был приземистым и плотным. Он обернулся, и с навалившейся тоскойДенис узнал Томшу.

– Да что ж это такое делается... – не сдержавшись,сквозь зубы выдавил он, приваливаясь к стене.

Женщина наклонила голову набок, прищурила и без того узкиеглаза.

– Добрый вечер, – насмешливо протянула она. – Ктоже так гостей встречает, Денис Иванович? Я тебя, волшебник мой, уже час жду, неменьше. Соскучилась по тебе, представляешь?

Она шагнула и теперь стояла очень близко, подняв к немуширокое лицо, на котором выделялись, манили к себе чувственные красные губы.Она всегда красила только губы, и от этого глаза ее казались еще меньше.

– Я... я не могу сегодня... не хочу... – пробормоталсовершенно выбитый из колеи Крапивин, ощущая, как с левой стороны на затылкеначинает болеть – головная боль всегда приходила оттуда. – Мария, мы с тобойуже говорили об этом!

– А ты меня Машенькой обещал называть, – притворнокапризным голосом возразила Томша. – Пойдем к тебе, поговорим. Я тебемассаж сделаю, чай заварю... У тебя вон какое лицо уставшее, бледное.

«Есть тоскливое одиночество с привкусом дешевого остывшегочая из пакетика, но ведь вам оно не нужно, верно? У вас оно ужеимеется», – вспомнил Крапивин, и остатки сил сконцентрировались в нем всильную мужскую злость.

– Я не хочу чая, – сказал он, глядя в темные припухшие глаза. –И массажа твоего не хочу. Ты меня слышишь? Понимаешь? Мария, прошу тебя, неприходи ко мне больше. У нас с тобой ничего не будет, все закончилось!

Вместо того, чтобы обидеться, она рассмеялась. Негромко,дразняще.

– Что же у нас закончилось, волшебник мой? – спросилаона, проведя рукой по лацкану его пальто. Из-за этого кошачьего мягкогоприкосновения ему захотелось отшатнуться от нее так же, как от сумасшедшегостарика. – Разве у нас с тобой что-то начиналось?

Она снова засмеялась и вызвала лифт; двери открылись сразуже, и Томша уехала.

Оставшись один, Крапивин достал из портфеля ключи, вошел вквартиру. Голова болела уже сильно, нужно было немедленно лечь, и он прошел, неразуваясь, в ванную, включил приглушенный свет крошечных зеленых светильников,первый раз в жизни поблагодарив за него декоратора, вымыл руки и ополоснул лицоледяной водой. Боль заострилась, собралась в одном месте. «Лечь, скорее лечь».

Он поднял голову и увидел в полумраке свое отражение –белую, беззвучно хохочущую маску. Отражение в зеркале смеялось, скалилобезупречные зубы, подмигивало ему. Крапивин в ответ судорожно дернул правымглазом и вышел из ванной, посмеиваясь.

* * *

Вопреки опасениям Бабкина, никто не поджидал их возле дома,когда они вернулись в квартиру Макара после похорон. Остаток дня Сергейзанимался тем, что изучал биографию старшего Чешкина, а Илюшин валялся надиване, время от времени задавая самому себе вопросы и бесконечно рисуя наальбомных листах пляшущих человечков, переплетенных между собой нитями, веревкамии канатами. Другого человека на месте Сергея поведение Илюшина могло быраздражать – другого, но не его: Бабкин неоднократно видел, как из ерунды, изнесуразных кривых картинок, в которые Илюшин, казалось, погружался полностью,вырастали идеи, оказывавшиеся на удивление близкими к истине. Или самойистиной.

– Нам нужна жизнь Владислава Захаровича, – сказал Макарнапарнику перед тем, как начать работу. – И все возможные точкипересечения его с Владимиром Качковым.

– Ты подозреваешь...

– Нет. Я просто хочу проверить лежащую на поверхности идею отом, что два человека, каждому из которых было за что мстить Силотскому,объединились. Скажу сразу, что мне эта идея не очень нравится, и я сомневаюсь втом, что она найдет подтверждение. Но проверить нужно.

– Почему сомневаешься?

– Именно из-за ее очевидности, – непонятно ответилМакар и свалился на диван, уставясь в потолок.

Бабкин работал добросовестно, к тому же он был один, поэтомуу него ушел весь конец дня и первая половина следующего на то, чтобы собрать информациюо старом Чешкине, а заодно о его внучке. Им никто не мешал. Сергей несколькораз осторожно осматривал из окна двор, но машины были те же, что и всегда, иникто не сидел на скамеечке, поглядывая на двадцать пятый этаж, никто непоявлялся с биноклем в окнах дома напротив.

– Если наблюдение ведется, то очень профессиональное –такое, которое нам с тобой не под силу отследить, – сердито сообщилон. – Мне это все очень не нравится. По почерку нападения на тебя и Машупохоже, что работали дилетанты, которым требовалось лишь запугать нас, хотя онии подошли к своей задаче изобретательно в твоем случае. Но сейчас их не видно.

– Черт с ними! – отозвался Илюшин соннымголосом. – Забудь о них, занимайся Чешкиными.

– Я ими уже отзанимался, – проворчал Сергей. –Все, что мог найти, нашел.

С Илюшина мигом слетела сонливость, он уселся на диване,выжидательно наклонился вперед.

– Рассказывай.

* * *

Когда-то Владислав Захарович закончил физфак Харьковскогоуниверситета и сам себя считал человеком, подающим большие надежды. Поступив васпирантуру, между делом он написал диссертацию и показал ее своему научномуруководителю, совершенно убежденный в том, что отзыв будет одобрительный, авозможно, и сдержанно-восторженный. Прочитав диссертацию, научный руководительвызвал к себе Чешкина, и, недовольно оглядев его долговязую фигуру,констатировал:

– Диссертация есть, защищать ее некому.

– Что вы имеете в виду, Сергей Анатольевич?

Сергей Анатольевич объяснил, что на данный момент он видитперед собой Славку Чешкина, совершено несерьезного аспиранта, бесконечноотирающегося по курилкам института, талантливо рисующего стенгазеты ирассказывающего запрещенные анекдоты.

– Где? – спросил научный руководитель, похлопывая порукописи, – Где труд, стоявший за этим твоим... опусом, а? Я его не видел.И никто не видел. Как ты ухитрился написать диссертацию за шесть месяцев, когдалюди на это годы тратят? Ты, Слава, мотылек! Щелкопер! Серьезный ученый,прости, из тебя никогда не получится, а защитить вот это, – он сновахлопнул по рукописи, словно прибивая ее к столу, – тебе попросту не дадут.