В выражениях Сергей Анатольевич не стеснялся. Что руководилоим – зависть ли к молодому аспиранту, у которого все получалось на порядоклегче, чем у него самого, или же что-то другое... Сам Чешкин после не мог датьсебе ответа на этот вопрос. Диссертация по ион-фононному взаимодействию, новойи очень перспективной теме, была защищена спустя три года – однако не им, адругим аспирантом Сергея Анатольевича, тихим незаметным юношей с девичьимстыдливым румянцем.

Впрочем, это Чешкина уже не интересовало. После разговора снаучным руководителем «щелкопер» и «мотылек» попал в больницу с открывшей нанервной почве язвой желудка и провел там почти полтора месяца. Выйдя избольницы, он больше ни словом не обмолвился о своей диссертации, закончиласпирантуру, женился и, к недоумению Сергея Анатольевича, никогда непринимавшего мальчишку всерьез, был приглашен работать в институтмонокристаллов, на кафедру лазерной физики.

Работа увлекла его необычайно. Через два года он все-такизащитил диссертацию – с блеском, под одобрительный шепоток комиссии, но тема еебыла очень далека от прежней. Слава Чешкин теперь занимался водорастворимымикристаллами и посвятил исследованиям следующие двадцать пять лет своей жизни.

Вопреки прогнозам бывшего научного руководителя, он оказалсяхорошим ученым. А потому, когда его шеф получил кафедру в Москве, а вместе сней и возможность перетащить с собой в столицу пятерых человек, Чешкин сталодним из них.

Жизнь его полностью протекала в науке, хотя ВладиславЗахарович был далек от карикатурного образа рассеянного ученого, забывающегоочки на собственном носу и спрашивающего у жены адрес дома, в котором онпроживает. Он обладал быстрым ясным умом, к тому же природа наградила егоудачным сочетанием интуиции с аналитическими способностями. В отличие от многихколлег, интересы его не ограничивались узкой научной деятельностью, Чешкинмного читал, собрал неплохую библиотеку, внимательно следил за научными исследованиямив остальном мире, самостоятельно изучал языки, понемногу читая на английском,французском и немецком.

Смерть жены от болезни стала для него тяжелым горем, котороеон заглушал работой. Однако в девяностом году институт начал разваливаться,кафедра хирела, шеф уехал на постоянное проживание в Израиль, и работафактически встала. Устав от безденежья, разочаровавшись не столько в своейнауке, сколько в себе, не в силах продолжать исследования, на которые былапотрачена вся жизнь, Владислав Захарович ушел из института «в никуда».

Вокруг него сновали бывшие аспиранты и сотрудники,подавшиеся кто в бизнес, кто в науку, смешанную с бизнесом, что оказалось ещевыгоднее... Чешкину неоднократно предлагали заниматься тем же самым, но онощущал брезгливость и каждый раз отказывался. Деньги, отложенные на черныйдень, быстро заканчивались, и если сам Владислав Захарович согласился бы вестижизнь аскета, то для своих внуков он такой участи не желал.

В один из унылых зимних дней, возвращаясь из продуктовогомагазина, он столкнулся с сыном бывшего шефа, молодым предприимчивым парнем поимени Паша. Уезжать за родителями в землю обетованную Паша отказался и сталуспешным предпринимателем в Москве. Людей, подобных Паше, Чешкин называл просебя «прорыбистые» – они ловко сновали в водовороте событий, выхватывая где«нужного человечка», где полезные сведения, где «срубая денежку», где простозаводя знакомства. Паша плавал во всех водах, но свой уровень понимал хорошо ик щукам на глубину не совался. Знал, что преждевременно: съедят, и костей неоставят.

– Владислав Захарович! – Паша устремился кЧешкину. – Какое совпадение, боже мой! А я как раз о вас думал.

Паша поигрывал ключами от новой иномарки, Чешкин старалсядержать с достоинством рваный потертый пакет с хлебом и кефиром. Не обращаявнимания на пакет, Паша изложил свое дело. Выяснилось, что совсем недавно он«по случаю» прикупил небольшое помещение, в котором располагался художественныйсалон.

Одной из Пашиных особенностей была полнейшая неспособностьсопротивляться жажде приобретательства. Если что-то где-то продавалось и Пашамог это купить, то он покупал. Иногда приобретенное не удавалось продать сприбылью, но и в этом случае Паша не расстраивался, веря, что в следующий разприобретение оправдает себя. Как правило, именно так и выходило.

– Приличная такая площадь, хоть и в подвале, –рассказывал «прорыбистый» Паша. – Благоустроенная. Внутри смешно, конечно:висят какие-то тарелки железные, подсвечники кривые, посреди комнаты стоитваза, а из нее шприцы торчат. Это, типа, символ современного искусства. Ибольше ничего. Я вот думаю: салончик бы там устроить, а, Владислав Захарович?Картины повесить, продавать... Я читал, в Америке большим успехом пользуютсятакие салоны.

– А я тебе зачем понадобился? – искренне удивился Чешкин.

– Мне директор нужен, – просто сказал Паша. –Понятное дело, сам я этим заниматься не буду. Нужен правильный человек. А ктолучше вас подойдет, Владислав Захарович?

Чешкин сначала удивился, затем рассмеялся, но Паша толькопокачал коротко стриженной рыжей головой.

– Вы свой талант не знаете! – сказал он ВладиславуЗахаровичу. – У вас дар – с людьми общаться, а не кристаллы бессловесныеизучать. Между прочим, редкое качество. Соглашайтесь, что вы теряете!

Но Владислав Захарович отказался.

– Я, Паша, масло от акварели не отличу, – сказалон. – Что я там буду делать, в твоем салоне? Спасибо за предложение, но ядля тебя кандидатура все же неподходящая.

Разочарованный предприниматель уехал, а Чешкин, вспоминаяразговор, посмеивался до самого вечера. Ваза со шприцами, надо же...

Однако два дня спустя он шел мимо помещения, которое купилПаша, и спустился вниз. Оглядел темную комнату, покачал головой и вышел. А наследующий день Владислав Захарович принял предложение одного из знакомых:знакомый пытался организовать бизнес по продаже трикотажных изделий, и емунужен был человек, который согласился бы отправиться в Цхинвали для закупкипробной партии товара на трикотажном комбинате, а заодно наладить связи сдиректором комбината. Узнав о согласии Чешкина, знакомый очень обрадовался:

– Слава, я полностью на тебя полагаюсь! – сказалон. – Ты с людьми умеешь договариваться получше всех этих... молодых.

Чешкин, слегка раздосадованный тем, что его так прямо, влицо, зачислили в разряд «немолодых», в то же время не мог не вспомнить словаПаши. Он удивленно пожал плечами: чего же сложного – с людьми общаться?Подумаешь, способность!

Приехав в Цхинвали, он быстро убедился в том, что поездкаего оказалась напрасной тратой времени и денег. Комбинат разваливался, как ивсе в стране, и никакого трикотажного бизнеса с ним сделать было нельзя.Владислав Захарович вышел из проходной и побрел по улочкам, освещенным яркимполуденным солнцем, вдыхая запах свежей земли и теплого асфальта, слюбопытством разглядывая незнакомую архитектуру. На противоположной сторонеулицы он увидел вывеску – «Художественный салон», и, повинуясь безотчетномуимпульсу, зашел внутрь.