В комнату он так и не вернулся.

Я хотела уснуть, но вздрагивала от каждого шороха – мне казалось, что Красавчик вернулся. Не знаю почему, но с маниакальной настойчивостью я не хотела пропустить момент его возвращения.

На часах уже два ночи. Завтра пятница – последний учебный день перед выходными и стоило бы выспаться. Я закрываю глаза и с неприсущим мне упорством начинаю считать баранов, потом просто считать.

Не знаю в какой именно момент, но я все таки засыпаю. Знаете, как я поняла, что я заснула? Потому что меня разбудили.

Кто-то тяжелый опускается позади меня на кровать и залезает под одеяло.

Так как дверь в коридор я точно запирала, это может быть только один человек.

Я не хочу ругаться, да и голова спросонок не очень варит, поэтому я остаюсь лежать на боку, спиной к Красавчику, и лениво интересуюсь:

– Где ты шлялся до утра?

– Соскучилась? – голос раздается у меня прямо над ухом. В нос ударяет сильный запах алкоголя, и я понимаю, что это не может быть фон Дервиз.

Я пытаюсь повторить свой трюк, когда Красавчик вот также заперся ко мне ночью, и скатиться с кровати, но блондинистый урод оказывается сильнее и проворнее.

– Куда собралась, цыпа? – одной рукой, он обхватывает меня вместе с руками, а второй зажимает рот, чтобы я не кричала.

Я бьюсь, как рыба, извиваясь всем телом, и стараюсь выпутать ноги из одеяла, чтобы ударить его.

Но это лишь вызывает смех у придурка.

– А ты горячая штучка, – хрипло смеется он, вновь пахнув на меня перегаром. Он наклоняет голову и начинает слюнявить мою шею. – Не сопротивляйся, тебе понравится. Всем девчонкам в итоге нравилось.

Я чувствую, как к моему горло подкатывает тошнота паники. Мне становится страшно – все мои силы уже почти растрачены на борьбу, но придурок как будто и не замечает этого. Я в отчаянье бросаю взгляд на смежную с фон Дервизом дверь, в надежде, что он услышит возню и спасет меня.

Урод замечает это и ухмыляется.

– Даже не надейся, крошка. Фон Дервиза нет в пансионе. А ты думаешь, как я попал к тебе в комнату? Пришлось стащить у него ключ, – он что-то резко делает, и теперь я уже опрокинута на спину. Мои руки зажаты его рукой над головой, а ноги – его ногами.

Мой рот до сих пор закрыт его левой рукой. Я мычу и со всех сил кручу головой, чтобы издать хоть звук. Это вызывает у него лишь смех.

– Не сопротивляйся, тебе же хуже будет, – он наклоняется к моей груди, и я пользуюсь тем, что он отвлекся и со всех сил кусаю его за ладонь.

– Ах ты, сука! – шипит блондин, отдергивая руку. Я не успеваю и рта открыть, чтобы закричать, как мою щеку опаляет резкая боль.

Он ударил меня.

И тут же закрыл рот своим слюнявым вонючим ртом.

Слезы стекают по моим щекам, голова кружится, а во рту соленый привкус крови. Не знаю его, или моей.

Теперь его правая рука на моем горле. Он сжимает его так сильно, что, кажется, я сейчас задохнусь. Я начинаю хрипеть, и судорожно дергаться. Только тогда он отлипает от меня и криво улыбается, разглядывая мое зареванное лицо и наверняка посиневшие губы.

– Вот так, детка, знай, как опасно связываться со мной. Или ты даешь мне по хорошему, или я буду позволять тебе делать вдох не чаще одного раза в минуту. Для того чтобы не задохнулась, хватит, но жизнь раем не покажется.

Он псих. Он чертов псих.

И никто не поможет.

И не примчится мой Прекрасный Принц, чтобы спасти меня.

Воздух. Просто немного воздуха.

Наверное, он что-то видит в моих глазах, потому что в следующее мгновение я чувствую, как его схватка ослабляется, и я тут же судорожно пытаюсь сделать вздох.

Дождавшись, пока я надышусь, он вновь слегка сжимает мне горло и шепчет, склонившись прямо к уху:

– А теперь веди себя хорошо, и все быстро закончится, договорились?

Я слабее его. Я не могу победить. Не могу вырваться.

Но и сдаваться я не собираюсь.

Я слегка киваю, в знак согласия.

Все его тело расслабляется и напрягается одновременно. Он смеется:

– И подстилка ублюдка фон Дервиза стала моей подстилкой.

Его руки везде, его губы везде. Он задирает майку, мнет мою грудь, пытается залезть в трусы. В момент, когда он начинает стягивать одежду с себя, я понимаю, что больше нельзя медлить.

Резко поджав под себя ноги, я со всей силы толкаю его в грудь. Он явно не ожидает такого, потому что в следующее мгновение падает с глухим стуком на пол. Я знаю, что если он поднимется, мне не сдобровать.

Поэтому я кричу. Кричу так, как не кричала никогда в жизни. Голос срывается, но зажмурив глаза, я продолжаю кричать. Кто-то стучит в дверь, раздается шум и треск, но я кричу дальше. Я хочу потеряться в этом крике, хочу выкричать все то, что мне только что пришлось пережить.

Мне становится самой слишком громко от того, как сильно я кричу. И я зажимаю уши, но я кричу дальше. Кто-то обхватывает меня за плечи и зовет по имени. Я не хочу прекращать, не хочу, чтобы меня не услышали. Я не хочу замолчать и обнаружить, что никто не пришел, что я все также совсем одна в комнате с парнем, который пытается меня изнасиловать.

Крика больше нет. Это хрип. Хрип из моего горла. Кто-то баюкает меня и гладит по голове. Щека саднит. Теперь кто-то другой с холодными руками бережно осматривает мое горло, а затем обрабатывает по всей видимости мою рассеченную щеку. Почему она рассечена? Ах, да, кажется, у урода, были фамильные перстни.

Голоса, голоса. Урод утверждает, что не трогал меня. Нарышкин (блин, откуда здесь Нарышкин?) просит кого-то отвезти меня в больницу. Не хочу в больницу. Я мотаю головой. Тот, кто держит меня в руках заступается и говорит, что в больницу не надо, что-то про то, что белье на месте.

– Хочу к маме, – ною я через хрипы, которые до сих пор пытаюсь издавать.

– Ей нужно успокоительное. Она явно не в себе. Не может перестать кричать. А с ее повреждённым голосом, это вряд ли полезно, – обеспокоенно замечает феечка-воспитательница, кружа вокруг кровати.

– Да, конечно, сейчас, – обладательница холодных рук (кажется, это медсестра) чем-то шуршит возле меня. Я болезненно дергаюсь, когда она делает