– Не вижу здесь повода для шуток. Я еще раз повторяю: янастаиваю на том, что половина гонораров за Ленечкины произведения,опубликованные после его смерти, принадлежат мне, его матери.

– Вам? А Владимир Никитич как же? Его вы не считаетенаследником?

– Это подразумевается, – парироваласвекровь. – Владимир Никитич слег после смерти Ленечки, он не перенесэтого удара, поэтому судиться с тобой он не станет, а я оказалась сильнее имогу бороться за наши с ним права. Ты, конечно, на это не рассчитывала, ты,вероятно, полагала, что смерть сына настолько выбьет нас из колеи, что мыпозволим тебе все. Не вышло, Светочка, номер не прошел! Владимир Никитичдействительно не хочет думать ни о каких деньгах, но со мной ты так легко несправишься. Или ты немедленно кладешь на стол тридцать тысяч долларов иобязуешься в дальнейшем отдавать мне половину гонораров, или мы с тобойпрощаемся и вновь встречаемся только в суде.

– Нет, – невозмутимо ответила Светлана.

– Почему?

– Потому что.

– Как ты разговариваешь со мной?! – взорваласьГалина Ивановна. – К твоему сведению, я сегодня была в прокуратуре, уследователя Ольшанского. Я рассказала ему о твоих делишках, и он полностьюсогласен со мной в том, что ты причастна к убийству Леонида. Или ты сама егозастрелила, или наняла кого-то, чтобы беспрепятственно распоряжаться егорукописями, потому что сам он никогда не думал о наживе, о деньгах, о том, какбы загрести побольше. Ты не могла этого перенести, тебе хотелось богатства,роскоши, путешествий, а Ленечка бескорыстно помогал своим друзьям и отдавал имрукописи за крошечные гонорары. Потому что я его так воспитала, я всегда внушалаему, что помогать другу – это благородно, даже если это происходит в ущерб тебесамому, а думать о корысти и наживе – это низко и недостойно интеллигентногочеловека. Но тебе не нравилось, как я воспитала своего сына, ты всеми силамихотела переделать его, а когда тебе это не удалось, ты просто избавилась отнего. И следователь полностью с этим согласен.

– Значит, ваш следователь – идиот, – спокойносказала Светлана. – Но я не понимаю, что лично вы выиграете, если меняпосадят за убийство Лени? Ну, посадят меня в тюрьму, а дальше что? Вы думаете,от одного этого факта на вас деньги градом посыплются? И не мечтайте. Тридцатитысяч долларов я вам не дам и остальных рукописей тоже не дам. Так что вы,Галина Ивановна, останетесь при своем интересе. И чтобы поставить все точки над«i» и закончить нашу содержательную беседу, я вам скажу, что есть некоторыеобстоятельства, о которых вы не знаете, но которые сводят на нет все вашижалкие попытки отсудить у меня половину гонораров за рукописи. Не пытайтесь сомной судиться, иначе эти обстоятельства вылезут на свет божий, я буду вынужденапредать их огласке, и тогда вы окажетесь в смешном положении. Над вами будутпотешаться, на вас будут указывать пальцем. Вы этого хотите? Тогда бегитескорее в суд, я вам обещаю такое развлечение, которого вы до самой смерти незабудете.

– Это блеф, – презрительно скривилась ГалинаИвановна. – Ты лжешь, надеясь, что я испугаюсь и отступлюсь. Все этифокусы давно известны и многократно описаны в мировой литературе. Если бы тыбыла получше образована и побольше читала, вместо того чтобы торговатьЛенечкиным талантом, ты бы это знала не хуже меня. В последний раз предлагаютебе добровольно отдать мне половину денег. Кроме того, ты должна будешьнаписать письменное обязательство, заверенное у нотариуса, о том, что и вдальнейшем ты будешь отдавать причитающуюся часть гонораров. Имей в виду, япоступаю с тобой благородно, хотя, видит бог, ты этого не заслужила. Ведь нас сВладимиром Никитичем двое, а поскольку мы все являемся равноправными наследниками,то нам с ним причитается не половина, а две трети Ленечкиного наследства.

– Да пошли вы!

Светлана встала из-за стола и подошла к окну, повернувшисьспиной к свекрови. Вспомнив, что больше можно не притворяться и неподлаживаться под сложные отношения Леонида с матерью, достала сигареты изакурила.

– Так! – последовал тут же злобныйкомментарий. – Конечно, чего еще можно было ждать от такой, как ты. Неуспел Ленечкин прах остыть, а ты уже схватилась за сигарету. Сегодня ты ужекуришь, завтра начнешь пить, а потом вообще по рукам пойдешь. Я удивляюсь, какэто ты так долго терпишь. Прошло три недели со дня Лениной гибели, а твояквартира до сих пор не превратилась в бордель. Полагаю, что это всего лишьвопрос дней. Немудрено, что тебе нужны большие деньги. Ты будешь на нихпокупать себе многочисленных любовников. Ты всегда была бездарностью иничтожеством, ты двух слов связать не могла, поэтому тебя рано или поздновыгоняют из всех газет и журналов, где ты пытаешься пристроиться. Ты только иумеешь, что выкаблучиваться в постели, в этом вся твоя ценность, и об этом всетвои помыслы.

Светлана повернулась и улыбнулась свекрови нехорошейулыбкой.

– Ну что ж, Галина Ивановна, вы сами этого хотели, такслушайте. И не говорите мне потом, что я поступаю жестоко. Я хотела скрыть отвас правду, потому что для вас она неприятна, более того – убийственнонеприятна. Я пыталась вас пожалеть. Но моему терпению пришел конец, потому чтоваши оскорбления переходят всякие разумные границы.

Она отодвинула табуретку от кухонного стола и уселась усамого окна, подальше от свекрови. Закурив новую сигарету, Светлана некотороевремя молчала, покачивая ногой и задумчиво разглядывая лицо пожилой женщины.

– Или не говорить? – произнесла она негромко,словно советуясь сама с собой. – Пожалеть вас? Вы же этого не перенесете.

– Говори! – самоуверенно потребовала ГалинаИвановна. – Посмотрим, что это за неизвестные мне обстоятельства, которымиты пытаешься прикрыться. Уверена, что нет никаких обстоятельств, сказать тебенечего, вот ты и делаешь вид, что жалеешь меня.

– Ну и черт с вами, – в сердцах бросилаСветлана. – Хотите – пожалуйста. Ваш сын никогда не был великим писателем.Он был замечательным, умным, добрым, чудесным человеком, и я его любила так,как только умела любить. Но он был абсолютно бездарен и как журналист, и какписатель. Это он, а не я, не мог связать двух слов на бумаге. А все романы,подписанные Леонидом Параскевичем, написала я. Вам понятно? Так что никакихправ на гонорары вы не имеете и думать об этом забудьте. Мы взяли Ленино имя, ане мое, потому что в рекламных целях это правильнее. Женщины склонны влюблятьсяв кумиров, тем более что у Лени была подходящая внешность и на фотографиях,которые делались для обложек наших книг, он выглядел просто великолепно. Так чтомужчина – автор любовных романов – сильно повышал уровень продаваемости книг.Вы довольны? До этой минуты вы были скорбящей матерью, вырастившей ивоспитавшей великого писателя. С этой минуты вы – никто. Ничтожная и жаднаясвекровь, пытающаяся отнять у овдовевшей невестки то, что принадлежит толькоей, и никому больше.

– Ты врешь, – прошептала Галина Ивановнапобелевшими губами. – Ты нагло врешь, пользуясь тем, что Ленечки большенет и некому опровергнуть твое бессовестное вранье.