– ... принял-то нас со всякими сладкими речами, однако потомрассмеялся в лицо: «Зачем мне дукаты ваши? Что я с ними делать буду? Чтобымерить меркою, их мало, а счет вести – слишком долгое дело!»

– Турок-кадий [30] отказался от взятки? – недоверчивопокачал головой Балич, а человек, который был похож на него, воскликнул вотчаянии:

– Его давно грозили прижать за безмерное мздоимство, а пущевсего за то, что он любого злочинца избавит от наказания – платили бы побольше!Вот он и решил отвести от себя наговоры, тем паче что речь идет всего лишь о жизникаких-то влахов.

При этих словах причитания возобновились с новой силой, иАлексей только сейчас увидел, что все женщины собрались во дворе и с ужасомследят за разговором.

Случилось что-то очень страшное, но что?

Миленко, на правах будущего зятя, осторожно принялсярасспрашивать Балича и незнакомого гостя, оказавшегося родным братом Милорада,торговцем из Сараева, и вот о чем узнал.

Три дня назад старший сын Балича, Божидар, в числе ещепятидесяти случайных прохожих, первых попавшихся сербов, был схвачен и посаженпод арест, потому что накануне ночью был ограблен и убит купец-мусульманин.

В Сараеве всем известно, что купца убил его соотечественник,на площадях открыто называли подозреваемого, но, схватив, при нем не нашли нимонетки и освободили. Теперь его и след простыл, а муселим [31] заявил: ежелипятьдесят кошельков (столько украли у купца) не будут возвращены и убийца неявится с повинной, завтра же поутру всех заложников обезглавят.

Самые почтенные граждане Сараева ходили к кадию с просьбой опомиловании и предложением мзды, но тот, обычно сговорчивый благодаря своейалчности, на сей раз уперся как баран...

– Да как же? – растерялся Вук. – Они же тут ни при чем!

– Эх, младич! – горестно проговорил Марко Балич. – Бывало,просто скажут, что где-то кого-то убили влахи, – турчины ни за что ни про чтоповесят невинного человека, когда захотят, а тут – такие деньги! Разве стоятнаши жизни таких денег в глазах османов?!

Вокруг царило такое отчаяние, что у Вука сжалось сердце. Нопочему все они стоят, понурив головы? Почему не бегут по задруге, не кличут напомощь, не седлают коней, не вострят сабли, не скачут к Сараеву? И почему вгороде сербы не взялись за оружие, не отбили несправедливо заключенных?..

– Они боятся за свои семьи, – шепнул Миленко, как всегда,сразу поняв своего пылкого побратима. – И если убегут эти заложники, оттоманцывозьмут новых.

Вук только чертыхнулся. У него уже мелькнула мысль самому сотоварищи пробиться нынче же ночью в тюрьму и вывести оттуда пленных. В том, чтоэто удастся, он не сомневался: в конце концов, захватить «Зем-зем-сувы» былокуда труднее! Однако Миленко говорит... Он зло огляделся, безотчетно проследивза узким солнечным лучом, дробящимся в ведре с водой, – и вдруг то же самоеблаженное озарение, которое уже посетило его в Дражином Доле, снизошло к немувновь и наполнило такой радостью, что он громко расхохотался, к недоумению иужасу всех присутствующих.

– Сколько денег вы носили кадию? – быстро спросил он, ссилой хватая Балича за руку.

– Двадцать пять кошельков! – застонал тот не столько отболи, сколько от огромности этой суммы, которую – как любые, пусть и самыемалые деньги! – сербу всегда трудно оторвать от себя.

– А еще столько же добудем за день?

От такого вопроса Марко едва не лишился сознания, но присловах: «От этого зависит жизнь Божидара!» – вмиг собрался с мыслями, что-топрикинул – и кивнул:

– Добудем. Трудно, однако сможем.

– Хорошо, – возбужденно проговорил Вук. – Деньги есть!Теперь нужен преступник, да?

Марко неуверенно кивнул, но Вук видел, что пока его ещеникто не понимает, а потому начал терпеливо втолковывать:

– Того османа, который и впрямь виновен, мы вряд ли найдем,так? Сами говорите – его и след простыл. Значит, какой-то человек должен пойтии сознаться в убийстве! – И, не давая прорваться возмущению такой нелепостью,зачастил: – Никакого турчанина мы на сие не уговорим. Если придет «с повинной»серб, его убьют на месте. Значит, это должен быть не мусульманин, неправославный, а католик. Латин! Но не кроат [32] – они для османов все равночто сербы, да и где возьмешь такого доброго кроата? – а, скажем, шваб. Вдобавокмонах. Граница Немачской земли слишком близка, чтобы сараевский муселим воттак, с порога, отрубал голову швабскому монаху. Уж посоветуется с визирем [33]да с кадием. Пройдет время... Кто знает, что может за это время случиться!Например, монах сбежит. Но, думаю, его не станут искать так ретиво, как искалибы серба, тем более если он вернет все пятьдесят украденных кошельков.

– Эва хватил! – раздался недоверчивый голос Петрика, и Вуктолько сейчас заметил, что они с Юхримом тоже спустились во двор. – Где жсыскать такового немчина, чтобы за православных своей головой рискнул?

Вук только усмехнулся недогадливому Петрику, а в глазахновых друзей, уставившихся на него, прочел, что они-то уже смекнули, «где найтитакового немчина».

– Я пойду, – быстро сказал Миленко, делая огромный шагвперед. – Божидар был бы мне братом – мне и голову за него положить. И швабскуюречь я знаю.

С ответом Вук замедлился лишь на миг: чтобы услышать полныйотчаяния крик Бояны, увидеть, как смертельно побледнело ее лицо, – и уверовать,что Миленко не так уж безразличен ей, как она тщилась показать в угодуприличиям. И тут же с такой стремительностью повернулся к побратиму, что онотшатнулся.

– О да, ты знаешь по-немецки! – насмешливо воскликнул Вук. –От твоего немецкого за сто шагов сербом отдает! И стоит любому осману снять стебя монашеский капюшон, как он умрет от смеха, увидав шваба с черными очами,сросшимися бровями, волосами, что вороново крыло, и горбатым носом!

– У тебя тоже горбатый нос! – обиженно выкрикнул Миленко, ноВук только подбоченился в ответ и медленно повернулся, чтобы сербы моглиполучше разглядеть его голубые глаза, которые сейчас казались ледяными,поседевшие, волосы, надменный профиль... Может, сейчас он выглядел напыщенным хвастуном,но ведь сами же сербы говорят: «Скромным хорошо быть, когда тебе нечемпохвастаться!»