Давид не ответил.

Мальчик надел на сокола клобучок и подобрал привязь. Ониподнялись из подвала и вышли на свет.

Двор на задах Большого Зала — это на самом деле не двор, аузкий зеленый коридор между двумя рядами разросшейся живой изгороди. Ритуалпосвящения мальчиков в мужчины проходил здесь с незапамятных времен, задолго доКорта и даже его предшественника, Марка, который скончался именно здесь — отколотой раны, нанесенной слишком усердной и рьяной рукой. Многие мальчики вышлииз этого коридора через восточный вход. Вход, предназначенный для учителя.Вышли мужчинами. Восточный конец коридора вел к Большому Залу, к цивилизации иинтригам просвещенного мира. Но еще больше ребят, окровавленных и избитых,вышли отсюда через западный вход, предназначенный для мальчишек, — и осталисьмальчишками навсегда. Этот конец коридора выходил к горам и к хижинампоселенцев, за которыми простирались дебри дремучих лесов; за лесами былГарлан, а еще дальше — пустыня Мохане. Те мальчишки, которые становилисьмужчинами, переходили от тьмы и невежества к свету и ответственности за других.

А тем, которые не выдержали испытания, оставалось одно:изгнание. Навсегда. Коридор был зеленым и ровным, как площадка для игр. Длинойровно пятьдесят ярдов. Точно посередине располагался узкий участок голой земли.Это была черта, разделявшая мальчиков и мужчин.

Обычно у каждого входа толпились возбужденные зрители ивзволнованные родные, поскольку, как правило, день испытания объявлялсязаранее. Восемнадцать — это был самый обычный возраст для испытуемых (те же,кто не решался пройти испытание до двадцати пяти, становились свободнымиземлевладельцами, и очень скоро про них забывали: про тех, кто не нашел в себесил встретить лицом к лицу этот жестокий выбор "все или ничего"), Нов тот день не было никого. Только Джейми Де Карри, Катберт Оллгуд, Ален Джонс иТомас Уитмен. Они столпились у западного входа для мальчишек и ждали там,затаив дыхание и не скрывая страха.

— Оружие, кретин! — прошипел Катберт, и в его голосеявственно слышалась боль. — Ты забыл оружие!

— Не забыл, — сказал Роланд. "Интересно, — подумал он,— а в главном здании уже знают? Знает ли мать… и Мартен?" Отец сейчас наохоте и вернется еще не скоро. Не раньше, чем через несколько дней. И Роландубыло немного стыдно, что он не дождался его возвращения, потому что ончувствовал, что отец даже если бы и не одобрил его решение, то уж понял бынаверняка.

— Корт пришел?

— Корт уже здесь, — донесся голос с противоположного концакоридора, и Корт вышел вперед. Он был в короткой бойцовской фуфайке и с кожанойлентой на лбу, чтобы пот не заливал глаза. В руке он держал боевой посох изкакого-то твердого дерева, заостренный с одного конца и напоминающий лопастьвесла — с другого. Не тратя времени даром, он затянул литанию, которую все они,невольные избранники по крови, еще со времен Эльда, знали с самого раннегодетства: учили ее к тому дню, когда они, быть может, станут мужчинами.

— Ты знаешь, зачем ты пришел, мальчишка?

— Я знаю, зачем я пришел.

— Ты пришел как изгнанник из дома отца своего?

— Я пришел как изгнанник.

И он будет изгнанником до тех пор, пока не одолеет Корта.Если же Корт одолеет его, он останется изгнанником уже навсегда.

— Ты выбрал оружие?

— Я выбрал оружие.

— И каково же твое оружие?

Это было исконное право учителя, его шанс приготовиться кбою в зависимости от того, какое оружие выбрал ученик: пращу, копье, сеть илилук.

— Мое оружие — Давид.

Корт запнулся, всего лишь на долю секунды. Но он все равноудивился. Потому что не ожидал ничего подобного. И это было хорошо.

Может быть, хорошо.

— Ты готов выйти против меня, мальчишка?

— Я готов.

— Во имя кого?

— Во имя моего отца.

.— Назови его имя.

— Стивен Дискейн из рода Эльда.

— А теперь к бою.

И Корт пошел на него по коридору, перекидывая свою палку изруки в руку. Мальчики встрепенулись, как стайка испуганных птиц, когда ихтоварищ — теперь уже старший товарищ, дан-дин — шагнул ему навстречу.

Мое оружие — Давид, учитель.

Понял ли Корт? Если да, то, возможно, уже все потеряно.Теперь все зависело от того, как сработает эффект неожиданности… и еще от того,как поведет себя сокол. А вдруг Давид будет равнодушно сидеть у него на руке,пока Корт вышибает ему мозги своей тяжелой палкой, а то и вовсе бросит его ивзлетит высоко в жаркое небо?

Они сходились, каждый — пока на своей стороне от черты.Мальчик недрогнувшей рукой снял с сокола клобучок. Клобучок упал в зеленуютраву. И Корт сбился с шага. Мальчик увидел, как Корт быстро взглянул на птицу,и его единственный глаз широко распахнулся от удивления и запоздалогопонимания. Да, теперь он все понял.

— Ну ты и придурок, — едва ли не простонал Корт, и Роландвдруг разозлился, что его так обозвали.

— Возьми его! — крикнул он и вскинул руку.

И Давид сорвался с руки, и взлетел, как безмолвный живойснаряд; короткие крылья взмахнули один раз, другой, третий, и вот уже когги иклюв впились Корту в лицо. Брызнула кровь.

— Давай! Роланд! — в исступлении выкрикнул Катберт. — Перваякровь! Первая кровь у меня на груди! — Он ударил себя кулаком в грудь с такойсилой, что синяк сошел только через неделю.

Корт отшатнулся и, потеряв равновесие, упал. Тяжелый посохвзметнулся, но тщетно: ударил он только по воздуху. Сокол превратился втрепещущий, смазанный комок перьев.

Мальчик рванулся к поверженному учителю, выставив руку передсобой твердым клином, локтем вперед. Это был его шанс. Быть может, единственныйшанс.

Корт чуть было не увернулся. Сокол закрывал ему почти весьобзор, но тяжелая палка опять поднялась затупленным концом вперед, и Кортхладнокровно прибег к единственному из оставшихся у него в арсенале приемов,который мог бы переломить ситуацию в его пользу: он трижды ударил себя по лицу,безжалостно напрягая мускулы.

Давид упал, искалеченный. Одно крыло бешено билось о землю.Его холодные, немигающие глаза хищника впились яростным взором в окровавленноелицо Корта, где незрячий глаз слепо и страшно таращился из глазницы.

Мальчик со всей силы пнул Корта ногой в висок. По идее наэтом все должно было закончиться: но — нет. На мгновение лицо Корта как-тообмякло, а потом он рванулся и схватил мальчика за ногу.