— Хорошо, — в карту Кирилл даже не посмотрел, — пусть будетфорель и «Цезарь». Только не через три часа, а побыстрее, если можно.

— Конечно, конечно, — как из шланга поливая их избыткомлюбезности, уверил метрдотель, — напитки?

— Мы уже заказали, — произнес Кирилл с нажимом, —минеральную воду. Вы забыли?

— Нет-нет, — метрдотель поисточал еще немного любезности иотошел, как будто растворился в воздухе или его засосал кондиционер.

— Вам не нравится этот ресторан? — помолчав, спросилаАнастасия Сотникова.

— Ресторан как ресторан, — ответил Кирилл, — а что?

Она пожала плечами:

— Просто вы как-то странно разговариваете.

— Почему странно?

— Как будто вам все очень не нравится.

Не предложив ей, он прикурил свой «Парламент» и ничего неответил. Он всегда разговаривал с прислугой таким тоном — в ресторанах, отелях,спортклубах и самолетах. Он старательно воспитывал себя так, чтобы не замечатьв них людей, и искренне считал это хорошим тоном.

— Я, наверное, нарушила все ваши планы? — заискивающеспросила девица. — Вы на меня злитесь?

— Уважаемая Анастасия Сотникова, — сказал Кирилл надменно, —не надо ничего выдумывать. Если бы у меня были планы, я бы никуда с вами непоехал.

— А я думала, что вы меня пожалели, — пробормотала она, ищеки у нее покраснели. — У вас было очень выразительное лицо. Там, на пляже.

Он был совершенно уверен, что на пляже она ничего вокруг невидела, кроме своего Аполлона и грудастой блондинки.

— Каждый выбирает по себе… — Глядя на дым от своей сигареты,он любезно перечислил: — Женщину, религию, дорогу.

— Дьяволу служить или пророку, знаю, знаю!.. Только при чемздесь это? Вы не можете с одного взгляда установить, правильно я выбрала или неправильно! — перебила она нетерпеливо, и он искренне изумился, впервые за этотвечер. А может, даже за неделю. Или за год.

Мало кто помнил или знал эти стихи. Почти никто. «ПоколениеПепси» никаких таких стихов знать не могло.

— Ну вот, — сказал он удивленно, — вы, оказывается, дажекнижки читаете.

— То есть вас удивляет, что я не дура, — констатировалаАнастасия Сотникова.

Кирилл хотел сказать, что ему нет никакого дела до ееумственных способностей, и вместо этого ответил:

— Ну, на пляже вы выглядели полной идиоткой.

— Я знаю, — печально согласилась она, чего он никак неожидал. — Но я же вам сказала, что у меня сегодня очень плохой день. Бабушкухоронили. У меня была потрясающая бабушка, и сегодня ее похоронили, а я даже напоминки не пошла, потому что у меня совсем нет сил сидеть там среди чужихлюдей, выслушивать всю эту поминальную ахинею, и…

Кирилл перепугался, что она сейчас заплачет и ему придетсяее утешать. Еще не хватало — ужинать в ресторане с незнакомой девицей, убитойгорем, и выслушивать ее откровения о своей горькой судьбе! Однако она быстросправилась с собой. Выудила из гигантского портфеля пачку сигарет и торопливозакурила. Ему понравилось, что она не вытащила сигарету из его пачки.

— Мне очень нужно было, чтобы кто-нибудь сегодня со мнойпобыл, и вот что из этого получилось. Вы же видели…

— Видел, — согласился Кирилл, — только можно я не буду вамсочувствовать?

— Можно, — сказала она и, приподняв очки, быстро вытерла подними, — какие-то сигареты дурацкие. Очень едкий дым.

— Поддельные, наверное.

— Наверное.

Возле их столика материализовался черно-белый официант,бесшумно поставил на скатерть запотевшие пузатенькие бутылочки с водой,переливающиеся чистотой стаканы и плоскую тарелочку с лимоном. Бутылочкаинтеллигентно выдохнула газ, вода с приятным шелестом полилась в стеклянноенутро стакана.

Кирилл Костромин в очередной раз почувствовал прилив истовойлюбви к своим деньгам, которые позволяли ему в любое время получать все это —приветливых слуг, дорогую еду, прохладу среди знойного города, французскуюбутылочку с искрящейся водой.

Слишком долго и, казалось, безнадежно у него ничего этого небыло.

— Расскажите мне про вашу бабушку, — попросил он благодушно.— Она вас растила?

— Нет. Для этого она была слишком независимой. Она никого изнас не растила.

— Из кого — из вас?

— Из внуков. Внуков трое. Двое племянников. У меня уймародственников.

— У меня тоже, — сказал Кирилл и тут же пожалел об этом.

Он не хотел говорить о своих родственниках. Ему всегда былостыдно о них говорить. Зачем он вообще про них вспомнил?!

— А бабушка у вас есть?

— Нет, — ответил он неприязненно, — она давно умерла. Я еепочти не помню.

Конечно, он ее помнил.

Артритные руки, разбухшие от воды и огорода, цветастаякофтенка, одна на все времена, бедные волосы, зачесанные коричневым гребешком,запах хлорки и козьего навоза, толстые икры в нитяных коричневых чулках.Бабушка.

— Бабушка всех нас очень любила, — продолжала Анастасия,глядя в свою тарелку, — но всю жизнь не слишком возилась с детьми. Дед занималвсякие большие должности, у них всегда была домработница и няня, и, даже когдадеда посадили, она как-то так умудрялась устраиваться, бытовые проблемы ееникогда не касались. Дети были сами по себе, а она сама по себе. Мой папа итетя Нина, его сестра. Хотя блокаду она пережила. Не знаю, как ей это удалось…

— От чего она умерла? Сердце?

Его бабушка умерла от инсульта.

Было очень жаркое лето. Солнце вставало, как будто в желтойдымке — под Москвой горели леса. Крохотный прудик за деревней пересох, днорастрескалось, как будто пыталось вывернуться наизнанку, спасаясь отбезжалостного непривычного солнца. Бабушка целыми днями была в огороде — всегорело, нужно было поливать. Так и умерла, уткнувшись носом в огуречную грядку,в лопушистые шершавые листья, которые она спасала.

«Отмучилась», — равнодушно сказала соседка КлавдияСтепановна.

— Нет, — произнесла Анастасия Сотникова таким страннымтоном, что Кирилл посмотрел на нее с удивлением, — не сердце. Несчастныйслучай.

Почему-то он решил, что несчастный случай может быть толькона дороге.