Он с удовольствием думал о том, как прилетит в Дублин, гдевсегда семнадцать градусов и шумит холодный океан. Думал о крохотныхпрокуренных пабах и густом темном пиве в тяжелой кружке. Думал о предстоящемдвухнедельном одиночестве, которое ценил больше всего на свете. Думал опрохладе маленького дорогущего отеля в самом центре города и ирландском виски внизком и широком бокале.

И совсем не думал о делах.

Дел было очень много. Перед самым отъездом в отпуск Кириллсобирался еще наведаться в Питер, где дела шли не так хорошо, как хотелось бы.Впрочем, Кирилл знал, что дела никогда не идут так, как хотелось бы, и неразделял пессимизма своих замов, как раньше не разделял их оптимизма.

Он вылез из-за стола, заваленного бумагами, и некотороевремя лавировал по кабинету, вылавливая прохладную кондиционированную струю.Попав в нее, он замер в неподвижности, как сомлевшая от жары собака в тениакации. Осторожно, стараясь не делать резких движений, он оттащил от липкойгруди рубаху и снова замер, чувствуя, как холодный воздух льется за воротник.

Через полторы минуты кипяток в голове превратился во что-топохожее на человеческие мысли.

До отъезда надо бы поговорить с начальником отделамаркетинга по поводу предстоящей в сентябре строительной выставки в Германии.Компания «Строймастер» традиционно участвовала в этой выставке, и каждый годповторялось одно и то же — ровно за неделю выяснялось, что к ней ничего неготово: никто не знает, где стенды, которые в прошлом году были заботливозачехлены и оставлены на складе, буклеты умерли в типографии, потому что запилнаборщик, а имеющиеся безнадежно устарели, кроме того, их, конечно, не хватает,и неизвестно, хватит ли новых, даже если удастся привести наборщика в чувство,а весь отдел маркетинга вдрызг переругался на почве того, кто именно поедет вДюссельдорф.

Ехать хотелось всем.

В этом году Кирилл, не полагаясь на начальника отдела, своейвластью решил, кто едет, а кто не едет, распределил роли, раздал партии и велелдокладывать ему каждую неделю. Первые две недели начальник бодро докладывал оделах, а потом все благополучно затихло, и Кирилл хотел знать, почему.

Стараясь двигаться внутри холодной струи, он подошел к дверии выглянул в приемную. Секретарши на месте не было, и стало ясно, что придетсяидти самому.

В отделе маркетинга царили спокойствие и благолепие.Кондиционеры работали на полную мощность, а сотрудники раскладывали пасьянсы.За это Кирилл Костромин своих сотрудников ненавидел.

Став хозяином и начальником, он перестал понимать, почемулюди вместо того, чтобы зарабатывать на работе деньги, тратят время набесчисленные перекуры, чаепития, пасьянсы и разговоры по телефону с такими женичем не занятыми страдальцами, сидящими в чьих-то чужих офисах. Всемсотрудникам за хорошую работу он платил щедрые премии, а за плохую устраивалголовомойки, но ничего не помогало. Вдали от начальничьего глаза сотрудникипродолжали благодушно бездельничать, и Кирилла это бесило.

— Где Бойко? — спросил он сразу всех, переполошившихся каккуры, любителей пасьянса.

После нескольких секунд всеобщего смятения ответила ЛеночкаБрускина, которая считала, что начальник к ней неравнодушен, и мечталапредпринять что-нибудь такое, от чего он стал бы активно неравнодушен.

— А… Виктор Григорьевич уехал. Сразу после обеда. Может,нужно что-то сделать, Кирилл Андреевич?

Сделать нужно было сто тысяч разных дел, но Кирилл неудостоил Леночку ответом.

— Куда уехал?

Сотрудники переглянулись. Шеф был что-то на редкость мрачен.На горизонте собирались тучи, и осторожно, словно пробуя силы, погромыхивалгром.

— Домой, — преданно глядя на Кирилла голубыми до отвращенияглазищами, доложила Леночка. — Он плохо себя чувствовал. Сказал, что поедетдомой и вызовет врача.

Ну да, конечно. Врача. Распаляться не было никакого смысла.Чувствуя свинцовую тяжесть в затылке, от которой невозможно было повернутьголову, — верный признак надвигающегося бешенства, — Кирилл все же сказал:

— А что, ни у кого нет никаких дел?

Все молчали, смотрели на него зачарованно, как под гипнозом.

— Если дел нет, все свободны. Можно разъезжаться по домам.

И осторожно, строго контролируя себя, притворил дверь.

Секретарши на месте по-прежнему не было — должно быть, онатоже чувствовала себя неважно. Сверяясь по записной книжке, Кирилл набралдомашний номер начальника отдела маркетинга, где, ясное дело, никто не ответил,а потом еще один, мобильный.

С мобильным дело пошло веселее.

— Ну что? — спросил он, когда ответили. — Как ты себячувствуешь, Виктор Григорьевич?

— Да что-то у меня с давлением не то, — слабым голосомответил насторожившийся начальник отдела, «Алло» он произнес куда бодрее, — и сердцеколет и… давит с левой стороны.

— Врач был? — осведомился Кирилл.

— Врач? — переспросил начальник отдела упавшим голосом.

— Клизму поставил? — продолжал Кирилл Андреевич. — От твоейболезни самое лучшее средство — клизма. Это я тебе точно говорю, хоть я и неврач.

— Да у меня в самом деле давление, Кирилл Андреевич!

— Это у меня давление, — отрезал Кирилл, — а у тебя, ВикторГригорьевич, сегодня в машине на заднем сиденье сумка с ракетками валялась. Поутрам ты в теннис не играешь, значит, сейчас поехал. Ты что, забыл, что мывместе на стоянку заезжали?

Специалист по маркетингу молчал, как школьник на педсовете.

Все знали, что шефу свойственны сверхъестественнаявнимательность и умение замечать все вокруг, но, как на грех, именно сегодня Бойкооб этом забыл. И дернул его черт сказать про врача!..

— Ты приезжай, — попросил шеф душевно, от чего у ВиктораГригорьевича в желудке сделалось какое-то неприятное движение, — партию отложии приезжай. Про Дюссельдорф потолкуем.

Нагнав на Бойко страху, он положил влажную трубку и вытермокрый лоб. В Питере тоже тридцать три, и, похоже, до Ирландии и холодногоокеана он не доживет.

Он собирался уехать в субботу с утра, чтобы не угодить вчудовищные пятничные пробки. В пятницу, традиционный «день освобожденияМосквы», выехать из города было невозможно. Мертвые пробки начинались отКремлевской набережной и кончались где-то километров за сто от столицы.

Нужно позвонить матери, чтобы они не стали его искать, покаон будет в отпуске.