— Джой. — Голос звучал совсем слабо из-за шока ипотери крови, мальчик прикрыл глаза, но Пакстон крепко держала его.

— Давай, Джой, очнись… сейчас нельзя спать… вот так…открывай глаза, — Она улыбнулась ему, а вокруг все лихорадочно спешили,несли раненых в убежище. Священник тоже помогал, и Ральф, и операторы, покудаодин из врачей пытался перевязать грудь очередному раненому; потом Пакстонуслышала, как жужжит над головой вертолет, но его обстреляли из кустов, ивертолету пришлось подняться повыше, и тут врач, который делал перевязку,крикнул: «Дерьмо!» Его пациент уже умер. — Откуда ты родом Джой?

— Из Майами, — ответил он шепотом.

— Из Майами! Это же чудесно. — Слезы стояли вглазах Пакстон, ком застрял в горле, она чувствовала дурноту, и брюки промоклиот крови, ведь она сжимала в объятиях раненого. Радист, сидевший на траве вдвух шагах от них, приказал вертолету улетать, слишком жарко.

— Черта с два, — откликнулся летчик, —сколько их там у вас? — Голос его звучал твердо, уверенно, он не собиралсяудирать, бросив раненых.

— Осталось еще четверо, им срочно нужна помощь. —Едва он выговорил эти слова, как рядом пророкотал второй взрыв.

— Дерьмо! — крикнул кто-то, врачи вновь поспешиликуда-то, один из солдат вернулся к радисту, чтобы сообщить ему о раненых.

— Теперь уже девять. Прибавь еще пятерых, Зулу. Пришлимне сюда вторую пташку, и побыстрее. Несколько ребят могут не дождаться.

Прислушиваясь к его словам, Пакстон зажмурилась, понимая,что мальчик, прислонившийся к ее коленям, из числа тех, кто «может недождаться». Она попыталась привлечь внимание радиста, но тот целиком погрузилсяв переговоры, а Ральф вместе с операторами давно уже исчез из поля зрения.

— Ты как? — окликнул ее кто-то на бегу, и она, ксобственному изумлению, услышала, как отвечает:

— Мы в порядке. Верно, Джой? Мы в порядке. — Онвновь засыпал, Пакстон коснулась его лица, чтобы разбудить парня, стараясь несмотреть на руку, которой уже не было, на алый обрубок, из которого по-прежнемухлестала на землю кровь. Она подумала, что должна попытаться наложить жгут, нобоялась сделать хуже, а секундой спустя врач наконец добрался и до них.

— Ты молодец, сынок, просто молодец. — Он быстроглянул вверх и улыбнулся Пакстон. — Вы тоже молодчина.

Тут она поняла, что человек, пришедший ей на помощь, —тот самый парень из Саванны, и ей почудилось, что они уже стали друзьями.

— Его зовут Джой — Пакстон старалась говорить спокойно,но тревожно поглядывала на обрубок руки. Вертолет снижался, она слышала, какотдается в радио голос пилота:

— Это Зулу. Мы снижаемся. Надо побыстрее. Садиться небудем. Запихните их как можно скорее, и мы летим.

— Дерьмо! — вновь ругнулся кто-то. Все утроПакстон только и слышала это слово, и оно вполне подходило к тому, что онавидела вокруг. — Как, мать его, мы можем запихать их по-быстрому, —взывал радист ко всем, кто мог его слышать.

— Не переживай, — печально ответил ему один изсолдат, — если он еще так поболтается, запихивать будет уже некого.

Из следующей пятерки раненых двое уже скончались, оставалисьлишь семеро нуждавшихся в транспортировке, и четыре трупа. После спокойногоначала день превратился в ад.

Тем не менее вертолет снизился и провисел достаточно долго,чтобы они успели погрузить врачей и четверых раненых, а потом прилетел второйвертолет за остальными. Они принадлежали к спасательной службе Медевака ипоказались девушке удивительно прекрасными. Она следила, как двое парнейзатаскивают в распахнутый люк Джоя, и только потом услышала, что молится вслух— только бы он выжил! Потом она обернулась и заметила на земле двоих убитых,заглянула в их открытые, ничего уже не видевшие глаза, рядом с ними вьетнамцы.Спотыкаясь, Пакстон побрела прочь, и в кустах ее стошнило. Немного спустя Ральфнашел ее там, бледную, обессиленную, форма Пакстон была сплошь покрыта кровью,даже волосы слиплись от крови, когда она бессознательно притронулась к нимрукой.

— Не унывай, малышка. Мне становилось дурно каждый деньв течение первых шести месяцев в Корее. — Вздохнув, Ральф устроился наминутку рядом с ней. Бой понемногу затихал, дыхание смерти чувствовалось ещеповсюду, но хотя бы обстрел был уже не столь интенсивен. Ральф подумывал, чтонадо бы возвратиться вечером в Сайгон, не оставаться на ночевку.

— Мы сегодня раздобыли немало первосортногоматериала, — произнес он, и Пакстон глянула на него с ужасом.

— Это ты называешь хорошим материалом? — Тут онавспомнила Жан-Пьера, его прославленный снимок: «Две маленькие мертвые девочкидержатся за руки». Сердце разрывалось, стоило посмотреть на эту фотографию.

Не скрывая своего гнева, Ральф возразил:

— Не я затеял войну. Я приехал, чтобы писать о ней.Если мне удастся сделать так, чтобы читателей начало мутить от войны, онипостараются прекратить Это. Может, тебя интересуют коктейль и вечеринки вофицерском клубе, но тогда следовало выбрать себе другую страну, потому что тутвойна очень уж некрасива. Коли тебе так хочется повеселиться, дождисьРождества: Боб Хоуп обещал заехать к нам.

— Мать твою! — Она злилась, она устала, испытывалаподавленность и тошноту от всего, что пришлось уже увидеть. — Я приехаласюда за тем же, за чем и ты.

— В самом деле? Замечательно. Здесь нужны люди вроденас с тобой. Люди, которые готовы рассказать правду об увиденном, готовы дажена смерть ради этого. Люди, которые не боятся правды. Так ты здесь за этим?

Девушка сердито глянула на него. Ральф слишком давил на нее,но ему нравилось, как она держится. Сильная, смелая, наблюдательная, и к томуже ей все небезразлично. Ему многое пришлось по душе в этой девушке. Первыйсорт, как говорят здесь парни о тех, кого уважают.

— Да. Поэтому я здесь, — рявкнула Пакс. — Яприехала, чтобы написать правду об уродливой, мерзкой бойне. Точно так же, каквы, мистер.

— И это единственная причина? — подозрительноспросил он, едва дав Пакстон отдышаться. Тогда она решила повторить ему то, чтоповедала Жан-Пьеру относительно Питера.

— Примерно два месяца назад здесь погиб мой жених.

Ральф надолго призадумался, а потом посмотрел на Пакстон и,к ее ужасу, коротко приказал:

— Забудь о нем.

— Как ты можешь говорить такое? — Она былашокирована, оскорблена и за себя, и за Питера.

— Потому что какая бы причина ни привела тебя сюда, тыобязана забыть о ней, чтобы как следует выполнять Свою работу. Он ушел, ему тыничем не поможешь, но ты можешь спасти других ребят вроде него, ты можешьпомочь своей стране, если будешь писать искренне и объективно. Еслиединственная твоя цель — мстить за него или бережно хранить воспоминания, оттебя никому не будет пользы — ни погибшему, ни тебе самой, ни тем людям, длякоторых ты должна писать.