— Благодарю вас, — с радостью откликнулась она,тронутая участием журналистов: Нигель отнесся к ней снисходительно, Ральфпредложил интересную работу и руку помощи, а Жан-Пьер настроен оченьдружелюбно. Она заметила у него на руке обручальное кольцо и решила, что егоприглашение носит скорее платонический характер, нежели сексуальный. Она былаправа. Они пришли на «Террас», и он рассказал ей про свою жену, известнуюмодель в Париже.

— Я встретил ее на одном из показов мод десять летназад.

Потом увлекся фотожурналистикой, и она решила, что я спятил.

Мы встречаемся раз в месяц в Гонконге, мне кажется это нормальным.Мне невмоготу без работы. На сколько вы приехали сюда? — с интересомспросил он.

— На шесть месяцев, — храбро ответила она, чтопрозвучало очень бодро, он улыбнулся.

— У вас есть здесь приятель? Он в армии?

Она покачала головой. Некоторые женщины так и делали. Онзнал многих санитарок, нанимавшихся на работу сюда, потому что их парнейпосылали; в Сайгон. — Раньше или позже они начинали жалеть об этом. Этоместо разрывало душу, любимых ранили или убивали, отправляли обратно в Штаты,девушки оставались здесь с разбитым сердцем, заботясь о покалеченных детях.Некоторые чувствовали, что не могут просто так уехать, другие уезжали, но никтоне возвращался домой без пережитой трагедии в душе.

Пакстон огляделась. Они сидели за столиком на террасе отеля«Континенталь-палас», повсюду полно калек, перемещавшихся от столика к столикубыстро, как насекомые. Сначала она не поняла, что происходит, подумала, оничто-то ищут, затем один из них посмотрел на нее — у него не было половины лица,глаз вытек, не было рук, он остановился около нее и стал скулить, чего онапросто не выносила. Жан-Пьер отогнал его прочь.

Пакстон была смущена и подавлена видом совсем маленькихмальчиков — чистильщиков обуви, проституток, торговцев наркотиками, калек инищих, окружающих кафе, пахло цветами, бензином, разносились голоса, гудкиавтомашин и звонки велосипедов.

Все это было похоже на ярмарочную карусель.

— Извините. — Она почувствовала неловкость заслабость при столкновении с безлицым попрошайкой.

— Вам придется свыкнуться с этим. И еще со многим. ВСайгоне с первого взгляда спокойно, но то вдруг взорвется какая-то шальнаябомба, то заминируют бар и там ранят твоего приятеля, или встретишь истекающихкровью детей на улице, зовущих маму, которая лежит рядом, убитая при бомбардировке.

Спрятаться от этого некуда, на севере еще хуже, гораздохуже.

Вот там настоящая бойня. — Он внимательно изучал ее,потягивая из бокала «Перно», она была чертовски привлекательна, хотя повозрасту вполне могла быть его дочерью. — Вы уверены, что вам нужно бытьименно здесь?

— Да, — без колебаний ответила Пакстон, хотяминуту назад была готова расплакаться при виде ужасного нищего и безногихдетей. Она здесь всего несколько часов, если точнее — пятнадцать.

— Почему? — Он не понимал причины, которая могла заставитьее быть столь безрассудной.

Пакстон решила быть с ним откровенной, как с теми парнями всамолете.

— Человек, которого я любила, погиб здесь. Я хотелаувидеть это место, хочу понять, почему он умер, мне нужно было приехать сюда ирассказать правду о войне в моей газете.

— Вы слишком молоды и романтичны. Никому ничего ненужно, никого не волнует, почему вы плачете в темноте. Вы хотите посылатьсообщения отсюда… но кому? Вашему другу они уже не понадобятся. Другим?Некоторые из прибывших сюда останутся в живых, остальные погибнут. Вы ничего несможете изменить. — Безнадежность была в его словах, но Пакстон не верилав безысходность.

— Тогда почему вы здесь, Жан-Пьер? — Пакстонпосмотрела ему прямо в глаза, а он задал про себя вопрос, будет ли она спать сним. Он видел, что Нигель имеет на нее виды. У Ральфа есть Франс и ребенок… Унего, конечно, тоже есть жена в Париже, но она так далеко, а эта девушка таксвежа, так чиста, со светлыми идеалами и в то же время уверенная в себе исильная. Он улыбнулся своим мыслям, а Пакстон задумалась, почему он смеется вответ на ее вопрос.

— Может, ты думаешь, я что-то вроде Джоанны из Арка,так вы ее называете? Мы называем Жанна д'Арк, она была такой же идеалисткой,как и вы. На ее знамени была правда, сила меча во имя Бога и свободы.

— Привлекательный девиз, — улыбнуласьПакстон. — Но вы не ответили на мой вопрос. — В конце концов онажурналистка и должна уметь находить ответы на интересующие вопросы.

— Почему я здесь? Сам не знаю. — Он пожал плечамии сделал мину, как истинный француз. — Мне хотелось посмотреть, что здесьтворится, я приехал сюда от «Фигаро», потом остался, потому что увлекся. Мнехотелось увидеть все не снаружи, изнутри… Это проклятое место, но я люблю моихдрузей и люблю опасность, Пакстон, — улыбнувшись, признался он, — каквсе мужчины. Не позволяй мужчинам лгать. Все мы любим играть с оружием, иметьврагов, защищать свой пригорок, свой дом, свою гору или свою страну. Намнравится быть сильными, это придает нашей жизни смысл… До тех пор пока нас не убьют. —В его словах была доля истины, она инстинктивно чувствовала это.

— И эта игра стоит того, чтобы за нее умереть?

— Я не знаю. — С грустью он взглянул нанее. — Спроси тех, кто погиб… что они тебе скажут?

— Я думаю, они бы сказали, что не стоит, — философскипроизнесла Пакстон, но Жан-Пьер не согласился с нею.

— Это ответ женщины. Может быть, для них игра и стоиласвеч. — Ему нравились споры, философствование, обмен мнениями, а ейнравился он. — Конечно, для женщин смерть никогда не может быть оправдана.Мужчина, который погиб, — не просто человек, он чей-то сын, любимый, муж.Для женщины в войне не может быть победителей, они не понимают нашеговоодушевления. На лицах женщин, которых я фотографировал, были только страданиеи боль по погибшим детям и мужчинам. Они не боятся умереть сами. Я даже думаю,что они гораздо отважнее мужчин, но они не могут перенести потерюближнего. — Его голос стал мягче. — А вы? Кем был тот, которого выпотеряли, — любовником или другом?

— И тем и другим, — ответила она, чувствуя себяспокойнее, чем когда-либо за последнее время. — Мы хотели пожениться. Мыбыли вместе четыре года… я собиралась стать его женой. — Она отвернулась,не в силах говорить. — Я собиралась… но не стала. — Ее голос стал елеслышным, Жан-Пьер дотронулся до ее руки.

— Если не стали, значит, было не суждено. Моя перваяжена погибла в авиакатастрофе. На самолет, в котором мы должны были лететьвместе, я опоздал, а она улетела. Это произошло в Испании. И я ощущаю свою винудо сих пор. Она очень хотела детей, а я нет. После я думал, что, если бы япозволил ей родить ребенка, у меня бы осталась часть ее. Но знаете, — онзадумался, — наверное, этому не суждено было произойти.