— Мира, ее показания логичны. Мы смогли их проверить.

— Она не назвала ни одного имени. И что мы в итоге имеем? Хоть какую-то ниточку?

Тарас Адамович ответил:

— Я вовсе не надеялся услышать имена. Но и этих ее показаний достаточно, чтобы отбросить версию с «собирателями гиацинтов». Мужчина, в номер которого она входила — один из агентов одесской сыскной части. Следователи его опознали.

— Вы говорили с ним?

— Да. Вместе с Менчицом, — Тарас Адамович посмотрел на Мирославу. — И получили ответы. Барбара Злотик действительно работает на группу, занимающуюся торговлей людьми. С ними она сотрудничала в Одессе, по их приказу прибыла в Киев.

Мира остановилась.

— Но ведь… Она же танцевала с Верой на одной сцене!

— Да. И в Одессе, как оказалось, тоже исчезали балерины. Однако «собиратели» работают последовательно: Барбара сначала уговаривала девушек поехать за границу добровольно. Они подписывали контракты, позволяли оформить на свое имя фальшивые документы. Их обмишуливали, но они не исчезали внезапно. Обычно в театре они предупреждали всех о предстоящем отъезде. Еще и хвастались выгодными контрактами. Неужели Вера не предупредила бы вас?

Мира молчала.

— Внезапное исчезновение привлекает внимание, ставит под угрозу работу всей группы. Все эти годы весьма непросто следователям было выйти на «собирателей гиацинтов», потому что похищенные ими женщины на самом деле оказывались просто обманутыми. Мы даже не знаем, настоящее ли это название. Может оказаться, что это просто киевская жуткая легенда для легковерных барышень.

До трамвайной остановки оставалось несколько десятков метров, они остановились под раскидистым ясенем, сбрасывавшим на землю багровые листья. Казалось, дерево роняет яркие слезинки под ноги прохожих. Мира смотрела на пышный ковер из листьев, застилавший мостовую. Шато де Флер в эту пору невероятно красив — Вера любила его именно таким. Прошлой осенью они гуляли там чуть ли не ежедневно, и сестра не уставала повторять:

— Мира, здесь даже война не так страшна. Даже война. И собирала багровые листья в роскошные букеты. Фотограф в парке снимал пейзажи и Летний театр. Кажется, поймал в кадр и Веру в танце осенних листьев. Сейчас воспоминания о Шато де Флер казались Мире такими далекими, будто все это случилось в прошлой жизни. В той, где сестра была рядом.

— Если эти «собиратели» столь осторожны, почему за ними стали следить одесские следователи?

— Одесса — порт. Можем предположить, что именно через Одессу они вывозят людей. Это трудно скрыть.

— А Барбара?

— Остается под полицейским надзором.

— То есть ее отпустят?

— Нет. Не думаю, что она сама того желает — чтобы ее отпустили.

Мира подняла глаза на Тараса Адамовича:

— Они…

— Да, вполне могут убрать ее. Именно поэтому она рискнула воспользоваться проверкой Досковского для того, чтобы проникнуть в номер следователя и забрать все собранные им в ходе слежки за ней материалы. Он подтвердил исчезновение документов. Барбара заметала следы. Вряд ли «собиратели» прощают тех, у кого «на хвосте» полиция.

Трамвай весело звякнул, будто приглашая их на остановку. Мира не спешила идти. Снова спросила:

— Почему сейчас мы едем в балетную школу?

— Потому что появились новые вопросы. К тому же с балеринами из школы мы еще не общались.

— А какие именно вопросы?

Тарас Адамович посмотрел на девушку.

— Мира, я не отвергаю версию «собирателей» окончательно. Она кажется мне маловероятной, но мы должны опросить подруг Веры, не заметили ли они чего-либо необычного. Возможно, она что-то скрывала даже от вас. На самом деле мы ведь не так много времени проводим с родными, значительно больше — с коллегами…

— Я понимаю.

— С Барбарой дальше будут работать следователи сыскной части. Даже если бы мы были уверены, что она виновна в исчезновении Веры, я все равно обратился бы в полицию. Поскольку как частное лицо я не смогу раскрыть дело «собирателей». Пока что эту организацию не смогла разоблачить даже полиция.

— Да, и это я понимаю.

Возле дома Контрактов они сели в открытый вагон «Гербрандт», возможно, один из последних в этом сезоне — с наступлением осени первый трамвай возил пассажиров только в закрытых вагонах. При этом Тарас Адамович сказал Мире, иногда ездившей этим маршрутом, что пешая прогулка на Крещатик была бы намного приятнее.

Они вышли из трамвая на главной улице города и свернули с нее на Прорезную, встретившую их привычной суетой. Четырехэтажное здание в стиле модерн — так сказала Мира. Тарас Адамович не слишком разбирался в архитектурных стилях. Они прошли мимо дома с лепниной, проследовали вдоль столиков летней террасы кофейни, одиночные утренние посетители которой наслаждались теплом последних солнечных дней в этом сезоне.

Тарас Адамович с наслаждением вдохнул аромат свежей выпечки, исходящей из кондитерской, дальше они с Мирой прошли мимо цветочного магазина с вывеской «Мадам Виолетт». Наконец остановились у высокого крыльца семнадцатого дома. Бывший следователь потянул за ручку, открыл дверь, жестом пригласил девушку пройти внутрь. Мира выглядела спокойной, хотя он понимал — утренний разговор не оставил ее безразличной. Сегодня она пропустила лекции на курсах и пришла к нему еще до первого кофе. Однако Тарас Адамович сомневался, что его объяснения ей понравятся.

Балетная школа размещалась во втором этаже. В светлой просторной комнате с огромными окнами и зеркалами. Стульев или столов не было, поэтому говорить с девушками пришлось просто у окна. Эта комната оказалась идеальным местом для подобных разговоров. Ведь в ней можно заметить малейшие оттенки настроения на лицах. Обеспокоенность, страх, невнимательность, ложь — свет подчеркнет их, сделает более выразительными для внимательного глаза. Как и отведенный в сторону взгляд, румянец или чуть заметное дрожание ресниц. Хотя с женщинами, право, сложнее, намного сложнее.

Репойто-Дубяго когда-то пожаловался Тарасу Адамовичу:

— Система Бертильона не приспособлена к работе с женщинами. Правильно измерить объем головы не всегда удается из-за волос, когда дело доходит до измерения длины бедра, вся система летит коту под хвост.

Не только система Бертильона, полиция в целом сложно приспосабливалась к работе с женщинами — он это знал по собственному опыту. Именно поэтому когда-то в сыскную часть и было разрешено взять ее. Эстер.

Возможно, она совсем иначе разговаривала бы с балеринами. Вот эта черноволосая смуглянка опустила взгляд. Смущается или что-то скрывает? Другая — с бледным лицом в обрамлении рыжих кудрей — почему так нервно смеется? Из-за его внезапного появления в балетной школе или же ей что-то известно об исчезновении Веры Томашевич?