Если я вступаюсь за обвиняемых в марксизме, за моих вчерашних врагов, тем паче я должен вступиться за основоположников нашего движения (фалангистов. – С.Д.), находящихся в тюрьмах. Их тоже следует как можно скорее освободить. Наступит день, когда все испанцы – националисты и красные объединятся против внешних врагов и освободят родину от иностранцев… Речь генерал закончил фалангистским кличем «Воспрянь, Испания!».

Речь покорителя Эстремадуры, Кастилии и Арагона нашла отклик в сердцах большинства собравшихся. Фалангисты постановили распространить ее текст, что было немедленно запрещено правительством; генерала отвезли в Саламанку и посадили под арест. Ему грозил суд военного трибунала. Однако в дело вмешались фалангисты-оппозиционеры, далеко не все из которых были устрашены судьбой Эдильи. Вопреки запретам они напечатали текст речи в реквизированных ими типографиях вотчины Фаланги – Вальядолиде. Имя Ягуэ быстро стало известным далеко за пределами Испании. Через несколько дней выдержки из речи были переведены и перепечатаны даже безмерно далекими от милитаризма и фалангизма московскими «Известиями».

Обращение командующего Иностранным легионом в свою очередь вызвало отклик и у его противников в войне. Правительство Народного фронта объявило себя «правительством национального единства и стало довольно быстро отступать от непримиримой и только что подтвержденной установки о «войне до победы». Оно дважды – 1 мая 1938 года («13 мирных пунктов») и 2 февраля 1939 года («три Фигерасских мирных пункта») по радиоканалам и через газеты предлагало националистам привести родину к «достойному и почетному миру», «миру без преступлений», то есть с обоюдным отказом от репрессий. Два названных документа содержали новое и ценное положение об «амнистии всех испанцев, готовых участвовать в освобождении и восстановлении страны». Коммунисты и левые социалисты с этого времени стали все чаще называть себя не марксистами, а патриотами.

Однако приходится подчеркнуть формализм и неискренность миролюбивого по форме ответа правительства Республики. Номинально демонстрируя готовность к примирению, оно предъявило националистам целый ряд развернутых предварительных условий. «13 мирных пунктов» 1938 года имели, в сущности, пропагандистский, а не деловой характер. В них не содержалось предложений о времени и месте возможных мирных переговоров. «13 пунктов» были выдвинуты не после побед Республики при Гвадалахаре и Пособланко (тогда инициатива выглядела бы уместнее), а после очередного ее поражения. Они являли собой упрощенный пересказ презираемой националистами демократической светской конституции 1931 года и, естественно, были Бургосом отвергнуты. А к «трем Фигерасским пунктам» республиканское руководство пришло с роковым опозданием.

Личность Хуана Негрина, пробывшего у власти менее двух лет, до сих пор порождает споры. История и особенно историки не были справедливы к Негрину. Часто в нем усматривают неспособного лидера, прожигателя жизни, коварного, но слабовольного властителя, «сталиниста в обличье социалиста» (Энтони Бивор), хотя из объемистых монографий и биографий видно, что правительство Негрина если и повиновалось воле Кремля, то медленно и в неполном объеме, а иногда открыто саботировало ее. Должное Негрину воздал, пожалуй, только Хью Томас.

Утрачивая в обстановке все новых неудач симпатии в народной толще, ощущая изоляцию внутри собственной партии, председатель совета министров, он же военный министр, он же министр финансов и его сподвижники на международной арене – социалист Альварес дель Вайо и «чистый» республиканец Хираль – всю вторую половину третьего года войны в полном смысле слова разрывались на части в четырехугольнике Барселона – Париж – Женева – Мадрид. С политиками Франции, в которой все еще номинально правил Народный фронт, Негрин вел прямые переговоры, а в Кремль направлял эмиссаров. Он лихорадочно действовал на нескольких фронтах сразу. Рассчитывая на развязывание общеевропейской войны, он тайно ходатайствовал в Кремле об увеличении военных поставок. Одновременно он неустанно конструировал все новые мирные инициативы. Его посланцы согласованно с правительством Бискайи в изгнании, находившимся в Швейцарии, тайно предлагали правительству Италии стать посредником между сторонами испанского конфликта[221]. Через дипломатов третьих стран, в том числе Ватикана, он старался также наладить контакты с Франко. В коммуникациях с согражданами и с противной стороной Негрин, пользуясь опытом Кейпо де Льяно, стал широко применять радиообращения.

В мае 1938 года он и министр иностранных дел Альварес дель Вайо выполнили крутой внешнеполитический вираж с попыткой добиться военного вмешательства Лиги Наций (см. главу 5). После провала «воинственной» инициативы Негрин вернулся к инициативам гуманитарным. В августе 1938 года он в очередном радиообращении предложил противнику ради сокращения человеческих потерь Испании отказаться от применения смертной казни. Каудильо не счел нужным ответить на предложение, а республиканское правительство, тем не менее, номинально отменило смертную казнь. Республика значительно смягчила отношение к духовенству и верующим. К неудовольствию отъявленных безбожников – «чистых» республиканцев и анархистов – религиозные церемонии снова были сделаны возможными на свадьбах и на похоронах. Немногим уцелевшим на республиканской территории священникам правительство стало делать предложения выступить посредниками на мирных переговорах с националистами.

В июне – июле 1938 года германский посол не без озабоченности сообщал из Саламанки в Берлин: «Раздаются голоса, требующие окончания войны… В ставке Франко между ним и некоторыми генералами разыгрываются бурные сцены[222] (очередным возмутителем спокойствия явился герой обороны Овьедо генерал Аранда. – С.Д.). Из-за того, что война развивается медленно, нанося Испании большой урон, требуют найти такую формулу, которая позволит положить конец военным действиям».

В декабрьском радиообращении к испанцам 1938 года Негрин выступил с сенсационным предложением объединить все республиканские партии и движения в «Национальный фронт»[223] в качестве первого шага к общенациональному примирению. Широко мысливший премьер-министр таким образом соглашался даже на роспуск собственной партии, которой он отдал свыше десяти лет жизни. На националистической территории идея Негрина вызвала отклик у значительной части фалангистов. Группа членов Фаланги составила план государственного переворота в целях избавления страны от Франко и заключения мира. Но Франко отвергал все идеи компромисса и переговоров. Его трибуналы пачками отправляли оппозиционеров в тюрьмы. В конце 1938 года за решеткой оказалось около тысячи вольнодумных фалангистов-примирителей.

В самой же Республике примирительное предложение Негрина обошлось без репрессий, но встретило полное непонимание. Выяснилось мрачное обстоятельство: в труднейшей обстановке надвигавшейся на Республику катастрофы ни одна из партий и движений Народного фронта не собиралась поступаться собственными интересами и статусом.

Провал мирных инициатив республиканского правительства во второй половине войны в условиях неуклонного ухудшения положения Республики не должно заслонять очевидного факта – предусмотрительности, энергии и гибкости некоторых республиканских лидеров. В заслугу Негрину и его окружению следует поставить то, что они, подобно Линкольну и в противоположность конфедератам США и российскому Белому движению, настойчиво искали