общего бедственного положения государства (в чем кривил душой – его персональный оклад находился на очень высоком уровне).

Во внешней политике победа националистов автоматически привела к усилению ориентации на тоталитарные государства – Германию и Италию и на авторитарные латиноамериканские режимы. В годы Второй мировой войны правительство Франко, выполняя навязанный ему план «Монтана», снабжало Германию стратегическим сырьем[237]. Националистический режим перепродавал Третьему рейху продовольствие, приобретенное в странах Западного полушария, в то время как разрушенная Испания сама испытывала жестокие продовольственные трудности (самой голодной была зима 1940/41 года). Германский подводный флот беспрепятственно пользовался испанскими портами, от Эль-Ферроля и Кадикса до Лас-Пальмаса, в которых немецкие капитаны пополняли запасы, ремонтировались и давали экипажам отдых. В то же время правительство Франко тянуло с платой за оружие, поставленное ему во время «крестового похода». Чтобы поддержать терпимые отношения с Третьим рейхом, Франко не объявляя войны Советскому Союзу, направил на советско-германский фронт несколько десятков тысяч испанских добровольцев, объединенных в «Голубую дивизию»[238] под командованием героя сражений под Сарагоссой и Теруэлем генерала Муньоса Грандеса. Через дивизию (на деле – корпус) прошло не менее 45 000 бойцов[239]. Недовольный поведением каудильо, Гитлер направил испанцев в болота Новгородской области. Дивизия не участвовала в больших сражениях, но несла изрядные потери больными и обмороженными. После возвращения дивизии на родину в конце 1943 года некоторые солдаты открыто заявляли, что им лгали и что они сожалеют об участии в войне с Россией – их везли воевать с «коммунизмом», а заставили сражаться с «обманутым русским народом». Таких пришлось отправить в концлагеря.

О бессердечии и мстительности националистов типографски и электронно опубликовано очень много и с массой деталей. На данную тему написаны увесистые фолианты. А вот данные об отходе победителей от непримиримости приходится собирать по крупицам.

Первые симптомы поворота к общенациональному примирению обозначились в «новом государстве» во время Второй мировой войны. Вызревали они крайне медленно и противоречиво.

Элементы общей основы у победивших националистов и побежденных республиканцев стали обнаруживаться впервые во внешнеполитических вопросах. Несмотря на призывы Гитлера и на его обещания после победы рейха вернуть испанцам Гибралтар и вознаградить их Французским Марокко и частью Алжира, Франко ухитрился остаться вне глобального конфликта под вывеской «невоюющей (но не нейтральной) страны». Его правительство и он сам проявили уже не в первый раз редкую предусмотрительность и изворотливость.

Испанские газеты и радиостанции до 1943 года комментировали и рекламировали военные успехи Германии. На созываемых Фалангой массовых митингах гремело: «Гибралтар – испанский!» и «Россия, виновная в нашей Гражданской войне, должна быть уничтожена!». То же самое повторяли пропагандистские плакаты. Но каудильо, испытавший за время «крестового похода» несколько поворотов военного счастья, проявлял за политическими кулисами осторожность и упрямство. Франко изъявлял готовность стать младшим военным партнером рейха[240], когда в Берлине не считали это уместным, и отказывался от вступления Испании в войну, когда Гитлер на этом настаивал[241]. Германский национал-социализм с его презрением к «неарийским» народам в равной степени вызывал непонимание и неприязнь у испанского духовенства, генералитета и фалангистов. К тому же испанский диктатор и его окружение чувствовали, что разоренная страна не выдержит нового большого кровопускания. Они реалистически воспринимали бесперспективность борьбы континентальной державы, Германии, против совокупной морской и воздушной мощи Британской империи и США[242]. Даже когда победоносный вермахт, разгромивший французскую армию и занявший Париж, вышел в 1940 году на франко-испанскую пиренейскую границу, каудильо не поддался соблазну и во всеуслышание подтвердил, что Испания остается вне конфликта. «Хотя эти мрачные личности по складу их мышления были фашистами (не совсем так. – С.Д.), они не хотели, чтобы иностранные войска ступали по их земле», Второй Мировойкомментировал Уинстон Черчилль.

Уклонение Мадрида от официального вступления во Вторую мировую войну нашло понимание и одобрение решительно у всех испанцев.

Шаткость с трудом созданного националистического режима[243] вынудила Франко к микроскопическим уступкам побежденным и оппозиционерам. В 1941–1944 годах последовали частичные политические амнистии: в несколько этапов были выпущены на свободу те политзаключенные, которые ранее получили до шести лет тюремного заключения; части других заключенных в несколько раз сократили сроки лишения свободы. Но данные мини-амнистии коснулись в основном фалангистов-диссидентов, за которых постоянно ходатайствовали их оставшиеся на свободе собратья по Фаланге[244]. Освобожденным было разрешено покинуть Испанию, чем многие из них воспользовались. В 1942 году каудильо счел возможным снять осадное положение. Его заменили несколько менее жестким режимом – военным положением. Розыск и наказание лиц, служивших в республиканской армии, продолжался, но службу по мобилизации трибуналы стали рассматривать в качестве обстоятельства, смягчающего вину, хотя и не уничтожающего ее.

Между тем гораздо более ощутимые импульсы к примирению и объединению стали исходить из-за рубежа. Неожиданностью стало то, что инициативу проявила консервативно-монархическая часть эмиграции (республиканский сегмент эмиграции после падения Республики долго был парализован взаимными обвинениями[245]). 17 февраля 1945 года отпрыск низложенной республиканцами династии Бурбонов – сын скончавшегося в изгнании Альфонса XIII граф Барселонский – в манифесте к испанскому народу осудил диктаторское правление Франко и обязался содействовать воссозданию демократических институтов, не предрешая будущих форм государства. Он также обещал отказаться от права на престол в пользу своего малолетнего сына Хуана Карлоса, тоже находившегося в эмиграции. Манифест стал первым толчком к последующему преодолению застарелой вражды монархистов и республиканцев.

Закономерно, что примирительный манифест графа был поддержан прежде всего пытавшимся ранее остановить Гражданскую войну социалистом Прието. В монархическом лагере эмиграции ранним сторонником компромисса с республиканцами под лозунгом «демократической монархии» выступил прежний открытый враг республиканского Народного фронта – Хиль Роблес, который одно время (до июля 1936 года) претендовал на роль диктатора.

Начавшееся, таким образом, наведение мостов между различными течениями эмиграции и исход Второй мировой войны, которая погубила нескольких авторитарных и тоталитарных режимов, побудили внимательно следившего за ситуацией каудильо к ответным действиям.

8 мая 1945 года – в день капитуляции Третьего рейха перед антигитлеровской коалицией – в Мадриде была опубликована Хартия испанцев, даровавшая сторонникам «нового государства» гражданские и политические права. Правительство вынесло ее на народное голосование, которое предсказуемо дало 85 % голосов в поддержку Хартии. Тогда же Франко сделал необязательными приветствие «Воспрянь, Испания!» и ношение фалангистами сине-красной униформы. Роль Фаланги в жизни «нового государства», достигшая пика в 1937–1944 годах, стала снижаться. С 1950‑х годов мало-помалу пошла на убыль и ее численность.

В конце 1945 года каудильо издал декрет, разрешивший вернуться в Испанию эмигрантам, «не участвовавшим в вооруженной борьбе». Разрешением из сотен тысяч эмигрантов воспользовались единицы: некоторые монархисты и несколько