и случается заснуть ненадолго, то сон его бывает удивительно чуток.

– Тем не менее факт налицо, – подытожил дискуссию основательный зеленщик. – Иноземец исчез вместе со всеми своими людьми и товарами, дом советника Вестфаллера пуст, как земля в первые дни творения!

– Вот такие они все, эти иноземцы! – добавил герр Мюллер, который непременно должен был оставить за собой последнее слово.

– Вот так, Маруся, – сказала я, вернувшись, – полный облом. Красок нет, зря только ходила.

Маруся не ответила, она обижалась. Тут еще Васильич снова начал что-то колотить и сверлить, так что я плотно закрыла двери и попыталась восстановить картину хотя бы карандашом на листе бумаги. Просто так, по памяти. Это было нетрудно, потому что Дом с башенкой возникал передо мной, как только я закрывала глаза.

Вот сам дом… покосившееся крыльцо, подслеповатые окна… вот дерево, которое в ветреную погоду стучало в окна ветвями, как будто просилось в дом, чтобы спрятаться от непогоды…

В какой-то момент я почувствовала какое-то смутное несоответствие и сравнила свою работу с фотографией, которую сделала на месте снесенного дома.

На фотографии был стеклянный торговый павильон и рядом с ним – дерево…

Но это дерево было не на том месте, где я его нарисовала. Оно было немного правее…

Значит, я ошиблась? Память подвела меня?

Но я всегда считала свою память фотографической!

Я пригляделась к дереву на фотографии.

Я не очень разбираюсь в ботанике, но могу отличить сосну от ели и тополь от ясеня. Так вот, дерево на фотографии, дерево возле торгового павильона, точно было тополем. Несмотря на то что листьев на нем не осталось, я узнала прямой гладкий ствол.

А ведь я помнила, что возле Дома с башенкой росла липа!

По крайней мере, обитатель дома, тот загадочный старик, много раз повторял, что это – столетняя липа, ровесница дома!

Почему-то этот вопрос показался мне важным.

Настолько важным, что я бросила работу, оделась и вышла из дома тайком, чтобы Маруся не запросилась со мной.

Я торопливо подошла к месту, где когда-то стоял Дом с башенкой, пригляделась к дереву.

Это, безусловно, был самый обычный тополь. Хотя уже наступили холода, на нем еще оставалось несколько побуревших листьев, да и гладкая кора не оставляла сомнений. К тому же этому дереву никак не могло быть сто лет.

Скорее всего, его посадили уже после того, как я рисовала старый дом. Ну да, тополя быстро растут, этому небось лет двадцать всего, а то и меньше…

Торговый павильон был закрыт, около него подметал мусор пожилой гастарбайтер.

Я не положилась на свои знания ботаники и решила проверить себя. Подошла к дворнику и спросила:

– Дяденька, я тут поспорила с приятелем. Он говорит, что это липа, а я думаю – тополь.

– Правильно думаешь, красавица! – ответил дворник, опершись на метлу. – Это чинар, по-вашему, тополь. Когда лето, от него столько пуха – вай! Не перемести!

– И он ведь не старый, правда?

– Нет, не старый! Лет пятнадцать ему, не больше! Выходит, проспорил твой друг.

– Значит, проспорил.

Я еще раз внимательно оглядела площадку перед стекляшкой торгового павильона – и тут увидела невдалеке от тополя, сразу за пустым по зимнему времени прямоугольником цветника, большой, низко срезанный пень.

Видно, те, кто асфальтировал эту площадку, поленились выкорчевывать старое дерево и просто спилили его под корень, почти вровень с землей.

Я присмотрелась к пню.

На нем еще можно было разглядеть годичные кольца, и я стала их считать. Досчитала до семидесяти и сбилась. Но там оставалось еще порядочно колец, значит, этому дереву и правда было не меньше сотни лет…

Вот она, липа…

– Ты что тут делаешь? – услышала я знакомый голос, и кто-то приобнял меня за плечи.

– А ты? – Я улыбнулась Бобрику.

– Я мимо иду, а ты… – Он понимающе кивнул.

– Ну да, вспоминаю это место, – вздохнула я, – жалко так картину, хотела ее снова написать.

– А что, дело хорошее! – оживился Мишка.

Я пожаловалась, что не застала в магазине таинственного Арсения, который только и мог продать краски.

– Ой, он же Люсю проверяет!

И на мой удивленный взгляд объяснил, что Люся – это его любимая собака, она ротвейлер, очень породистая, и находится в интересном положении, то есть со дня на день ожидает прибавления. Поэтому Арсений боится надолго ее оставлять.

Что ж, такая причина показалась мне весьма уважительной, но краски…

Мишка благородно согласился снабдить меня красками хотя бы на первое время, сказал, что вскорости их принесет, раз у меня поперло вдохновение.

Насчет вдохновения не знаю, а мой план следовало претворить в жизнь как можно скорее.

Вот за что люблю Мишку: раз сказал, что придет сразу же, – так и сделает. Не забудет, не перепутает, не станет тянуть время. С детства такой был.

Не успели мы с Марусей вымыть лапы после прогулки, как в дверь позвонили. Васильич к тому времени уже ушел, установив на кухне новый кран и включив воду. Кофеварки у меня не было, так что я долго провозилась с туркой, нужно же было Мишку хоть кофе напоить.

– А это все? – разочарованно спросил Мишка, увидев чашку кофе и лежащие на тарелочке два печеньица.

Я тут же устыдилась и вытащила из холодильника ветчину, сыр и банку маринованных огурчиков. Хорошо, что мы с Марусей проходили мимо пекарни и купили там багет.

– Слушай, ты уж сам тут разбирайся, – попросила я, – мне некогда.

– Понял! – Он замахал руками. – Все понял, вдохновение – дело святое, я один раз десять часов подряд работал.

Он помог мне поставить мольберт в самую светлую часть комнаты, разобрал краски и ушел на кухню, прихватив Марусю.

А я взялась за дело.

В той же папке, где лежали мои старые этюды, было еще несколько листов тонкого картона, такого же, как те, что с этюдами. Я достала эти листы и наскоро набросала на них примерно такие же этюды, только немного изменив композицию.

Вместо старой, раскидистой липы, которая много лет назад росла возле Дома с башенкой, я изобразила на всех новых этюдах тополь – тот самый, что был там теперь. И поместила его на то место, где он сейчас растет.

Незаметно для себя я увлеклась и рисовала теперь не только дерево и часть дома с крыльцом,