противная, но в чем-то она права – читать на улице не дело, нужно это отложить до дома.

Дома Маруся, конечно, сразу пристала ко мне с претензиями – она хотела есть, общаться и гулять.

Она насиделась одна, поскольку Васильич искал тот самый тройной переходник со сгоном. И я сильно подозреваю, что у Таракана он порядком завис, поскольку заболтался.

Покормив свою ненасытную собаченцию, я еле уговорила ее повременить с прогулкой – совсем немного.

Сама я села за стол, на котором разложила листок из старой книги.

На этот раз листок оказался повернут другой стороной, и я прочла совсем другой фрагмент из неизвестной книги:

«…прибыл из неизвестных краев. Именно этот купец заказал нюрнбергскому мастеру особенную золотую карусель по имевшемуся у него чертежу. Когда же мастер исполнил для него оную работу, купец ее забрал и удивительным образом исчез из Нюрнберга вместе со всем своим караваном.

Мастер, который делал карусель, попытался повторить свою работу и где-то нашел чертеж. Однако ему удалось сделать только одну золотую карусель, которая досталась в наследство его подмастерью.

Тот подмастерье, сделавшись, в свою очередь, мастером, пытался повторить оную карусель.

Из этого, однако, ничего не вышло, но первая карусель, сделанная мастером, сохранилась и хранится сейчас у кого-то из наследников…»

На этом текст заканчивался.

И Марусино терпение закончилось – она буквально силой вытащила меня из-за стола и приволокла в прихожую, давая понять, что ее терпение на пределе и я обязана вывести ее на прогулку.

Там мы встретили одного из приятелей Мишки Бобрика, с которым он познакомил меня на вернисаже, он похвастался, что закупил хорошие краски, как раз в магазин привезли. И сказал мне адрес, там только нужно сослаться на Мишку, тогда все подберут и денег лишних не возьмут. Я поблагодарила его за информацию, и тут, к счастью, пошел дождь, так что мне удалось увести Марусю с прогулки без скандала.

Вернувшись домой, я минут пятнадцать нервно ходила взад-вперед по квартире, пытаясь переварить все, что случилось вчера.

И разговор Романа с Хомяком, и беседу человека из галереи с его заказчиком или покупателем… не много ли это для одного дня? Да тут еще сегодня поход в фирму, но это пока отложим.

Итак, разговор насчет наркотиков меня почти не касается, в то время как первый имеет ко мне самое непосредственное отношение…

Маруся жалобно заскулила.

Видимо, мое нервное хождение по квартире напугало ее, она заподозрила, что у меня проблемы с головой.

– Не бойся, Маруся, со мной все в порядке! – заверила я собаку и села за стол.

Так было значительно легче сосредоточиться и привести свои мысли в порядок.

Что ж, мне удивительно повезло – я заранее узнала о планах своих врагов. А говорят же: предупрежден, значит, вооружен. Зная планы Романа, я могу их разрушить…

Самое простое – сказать Васильичу, что, если ему будут звонить со старой работы, чтобы он не верил, этот звонок фальшивый… если он не поедет на нее, Хомяк не сможет пробраться в квартиру, и план Романа будет сорван.

Но поверит ли мне Васильич? И потом, придется ему все рассказать, а это не входило в мои планы… Васильич, конечно, дядька хороший, но у него тут все знакомые, он начнет обсуждать это со всем районом… нет, такое неприемлемо.

Кроме того, если план Романа сорвется на самом раннем этапе, он переиграет его и придумает другой вариант, о котором я ничего не буду знать…

И тут у меня возник другой план.

Васильичу можно ничего не говорить. Пускай съездит на старую работу. Конечно, он зря потеряет время, но это не самое страшное.

Если он уедет, а я пойду выгуливать Марусю, Хомяк сможет беспрепятственно проникнуть в мою квартиру.

Но это само по себе неприятно…

Я представила, как этот жирный тип ходит по моей квартире, роется в моих вещах…

Но если все пойдет по моему плану, ему и не придется сюда проникать. Роман сам сделает всю работу.

Кроме той, которую придется сделать мне.

Итак, для моего плана мне понадобятся новые краски. Потому что те, что лежали в чемодане столько лет, уже ни на что не годятся – так высохли. Так что Марусе придется снова сидеть одной, в художественный магазин собаку точно не пустят.

Над входом в магазин была укреплена яркая и красивая вывеска, но выполненная с нарочитой небрежностью, как будто написанная от руки:

«Все для художника».

Я вошла внутрь.

Здесь и правда было все для нашего брата – кисти самых разных размеров, от самых тоненьких до огромных, и самого разного качества – грубые, из кабаньей щетины и верблюжьего ворса, – для густой масляной живописи; тонкие и мягкие, из белки, куницы и соболя, – для прорисовки деталей; самые нежные колонковые; из синтетического ворса, которые не любят использовать живописцы старой школы.

Кроме кистей здесь были всевозможные шпатели, мастихины и другие инструменты живописца. Были, разумеется, палитры разной формы и размера, мольберты и этюдники – от простеньких любительских до дорогих навороченных, известных фирм.

Но мне все это пока было без надобности – мне нужны были только краски. Кисти пока можно приспособить мои старые.

Но как раз красок почему-то и не было видно. Я спросила об этом молодого бородатого парня за прилавком, чьи уши и нос были густо усеяны серебряными колечками пирсинга. Так густо, что при каждом движении парень издавал негромкий мелодичный звон.

– А, у нас узкая специализация, – ответил он, – у меня только инструменты, краски – это во втором зале, у Арсения.

Он показал на арку, ведущую во второй зал магазина.

Впрочем, я и без его подсказки нашла бы отдел красок по струящемуся оттуда хорошо знакомому запаху.

Я уже пошла на этот запах, когда парень добавил мне в спину:

– Только его сейчас, кажется, нету…

Я все же вошла во второй зал.

Передо мной был большой стенд с многочисленными разноцветными тюбиками.

Цинковые и свинцовые белила, фиолетовый и красный краплак, киноварь, кадмий нескольких оттенков, все желтые краски – от лимонного кадмия и стронция до неаполитанской желтой;