зеленый и синий кобальт, окись хрома, тиоиндиго; берлинская лазурь и парижская синяя, ультрамарин, венецианская красная, сиена натуральная и жженая, десяток разновидностей охры…

Одни только эти названия звучали для меня как поэзия, навевая воспоминания.

Одно плохо – продавца в этом отделе не было.

Я огляделась.

– Вы Арсения ищете? Так он ушел домой, Люсю проведать! – раздался откуда-то из угла скрипучий голос.

Я шагнула по направлению к нему – и увидела еще один прилавок, за которым сидел маленький сгорбленный старичок в круглых очках с толстыми стеклами, с круглой розовой лысинкой в окружении венчика седых волос, похожих на пух одуванчика.

Перед ним на прилавке стояла шкатулка с открытой крышкой, под которой красовалась кукольная балеринка на одной ножке посреди круглого зеркальца, изображающего озерко. Старичок что-то осторожно подкручивал в шкатулке.

– Люсю проведать? – переспросила я машинально, поскольку понятия не имела, кто такая Люся.

– Люсю, Люсю! – закивал старичок и закрыл крышку шкатулки. Балеринка при этом послушно улеглась в свою зеркальную колыбель. Или могилу.

– А когда он вернется, вы не знаете? – спросила я.

– Леня! – крикнул старичок куда-то за спину. – Ты не знаешь, когда Арсений вернется?

Из незаметной дверки выглянул второй старичок, как две капли воды похожий на первого. Только круглые очки у него были спущены на самый кончик носа, и блекло-голубые глаза без стекол выглядели особенно беззащитно.

– Арсений? – переспросил он таким же скрипучим голоском, как у его двойника. – Ты же знаешь Арсения. Разве он когда-нибудь говорит, когда вернется?

– Не говорит, – согласился первый старичок, покачав головой.

С этими словами он снова открыл шкатулку.

Раздалась мелодия «Ах, мой милый Августин, Августин, Августин», под эту мелодию балеринка завертелась на ножке, исполняя бесчисленные фуэте.

Тут я разглядела, какие именно товары стояли и лежали на прилавке перед старичком и на полках у него за спиной.

Здесь были всевозможные старые игрушки, причем в основном механические.

Были и простые игрушки вроде мужика и медведя, пиливших бревно двуручной пилой, и мальчик с фарфоровым личиком, играющий на скрипке бессмертную мазурку Венявского, и игрушечная кошка, которая чрезвычайно ловко ловила заводную мышь, и заводной трубочист, и несколько игрушечных паровозов, из которых выглядывали веселые машинисты, и заводные утки, которые ходили вперевалку и клевали зерно. И конечно, здесь было множество музыкальных шкатулок, исполнявших самые разные мелодии, и несколько игрушечных каруселей…

При виде них я невольно вспомнила золотую карусель моего детства… ту самую, которую я видела в Доме с башенкой…

Старичок за прилавком увидел неподдельный интерес в моих глазах и проговорил:

– Вы интересуетесь нюрнбергским товаром?

– Чем? – удивленно переспросила я.

– В прошлом большую часть механических игрушек делали мастера города Нюрнберга, поэтому их стали называть нюрнбергским товаром. Так вы интересуетесь механическими игрушками?

– Ну, не то чтобы интересуюсь, – смутилась я. – То есть интересуюсь, но только как любитель. Я в них не разбираюсь, но в детстве видела одну такую вещицу…

Я смущенно замолчала, но старик смотрел выжидающе, и я наконец выдавила:

– Золотую карусель.

– Вот как!..

Старичок снял очки, тщательно протер их кусочком замши, положил перед собой на прилавок, сложил руки и уставился на меня с живейшим интересом:

– Расскажите мне про эту карусель. Меня такие вещи всегда очень интересовали.

– В детстве… совсем раннем детстве… я случайно попала в один старый дом. Я испугалась, была очень растерянна, и хозяин дома, чтобы утешить и успокоить меня, достал эту карусель. Он зажег свечу в центре, карусель стала вращаться, все быстрее, и по стенам побежали удивительные картинки…

Я снова живо вспомнила тот день, первый свой день в Доме с башенкой. Вспомнила колеблющийся свет свечи, скользящих по стенам лошадей и птиц, которые неслись все быстрее и быстрее, а потом на стенах появились удивительные картинки – темноглазые всадники на чудесных лошадях, охотничьи собаки с лебедиными шеями и птицы с лицами прекрасных девушек…

Тут у меня закружилась голова.

К счастью, старичок вынес мне стул, и я села на него, благодарно улыбнувшись:

– Спасибо. Извините, не знаю, что на меня нашло. Вспомнила ту карусель, и комната вокруг меня закружилась.

– Бывает. А вы помните хозяина карусели?

– Смутно. Помню, что у него была большая борода. Прямо как у Деда Мороза.

– А больше вы не видели ту карусель?

И тут я отчего-то соврала, сказала, что не видела, что больше не бывала в том доме. Сама не знаю, зачем я это сделала.

И старичок резко утратил интерес к моему рассказу.

Он взглянул на часы и проговорил:

– Знаете, Арсений сегодня уже не придет. Придется вам прийти к нему в другой раз.

Мастер Фридрих достал бисерный кошелек, в котором иноземный купец оставил ему плату за работу, высыпал на стол золотые дублоны и пересчитал их.

Денег было вдвое больше, чем они уславливались.

Мастер покачал головой: возможно, заказчик проявил необычайную щедрость, но, может быть, он просто обсчитался. В таком случае следует вернуть ему лишнее, порядочный мастер, достойный гражданин славного города Нюрнберга, должен быть честен до мелочей, он не имеет права пользоваться чужой ошибкой!

Мастер позвал своего подмастерья, молодого Ганса, и велел ему немедленно отправиться к дому покойного советника Вестфаллера, найти там иноземного купца и со всей вежливостью и тактом спросить у него, не ошибся ли тот при расчете. Ежели иноземец скажет, что ошибся, – сказать, что мастер Фридрих непременно сегодня же… нет, завтра же наведается к нему и принесет лишние деньги. Ежели тот скажет, что никакой ошибки нет и деньги уплачены за мастерство и качество работы, – всячески его благодарить и вернуться, не задерживаясь в пивной старого Бруно.

– И помни – не настаивай на возвращении денег!

Подмастерье тут же отправился к иноземцу и вернулся очень скоро с весьма озадаченным видом.

– Что случилось? – спросил его мастер. – Иноземец потребовал деньги назад?