таращился на козу, жующую ромашки, Кайса поднялась на крыльцо и постучала. Дверь открылась, вышла хозяйка, худая и высокая женщина в годах. Кайса отдала ей корзинку, и они о чём-то оживлённо заговорили. Чуть погодя Кайса кивнула в мою сторону, и хозяйка приветственно помахала рукой. Я помахал в ответ. Коза перестала жевать и вперилась в меня строгим взглядом. Глаза были цвета светлого пива, а зрачки-кирпичики напоминали два дорожных знака «Въезд запрещён». Я подмигнул кирпичикам и подождал, пока Кайса попрощается со своей знакомой. Потом мы спустились на основную улицу и пошли обратно.

– Слушай, сахарочек, – вернулся я к нашей проблеме, – а что ты ещё знаешь про хвостатых девчонок? Кроме того, что они непозволительно красивы и питают преступную слабость к вашим мужчинам?

– Я смотрю, тебе это кажется смешным, – заметила Кайса. – Ну-ну…

– И всё же? – не отставал я.

– Например, считается, что они гораздо сильнее людей.

– Да ладно. Это как? – заинтересовался я.

– Если верить сказкам, то хюльдры живут в горах и держат коров. Коровы у них какие-то необыкновенные, большущие. Обычному человеку ни за что не совладать со стадом таких коров, а хюльдры сильнее, вот они и управляются. А ещё в одной сказке про хюльдру рассказывается, как она кочергу в колечко скручивала, чтобы мужу свою силу показать. Знаешь, я теперь всё думаю: значит, это не и сказки вовсе, а самые настоящие свидетельства очевидцев?

– Про гигантских коров не скажу: не приглядывался. Но девчушку с хвостом видел точно. Можно считать меня очевидцем, как думаешь?

– Можно, не сомневайся. Кстати, Джефф… Ты же возьмёшь с собой в горы номокар? – спросила Кайса нарочито небрежно.

– Если тебе будет с ним спокойнее, возьму, – ответил я ей в тон. – Но он нам не пригодится, вот увидишь.

Она наклонилась, сорвала какую-то невзрачную травинку с обочины, и теперь внимательно рассматривала её, как будто в суп класть собиралась.

– Может, и увижу, – чуть погодя сказала она и отбросила травинку в сторону.

Когда мы вернулись, мистер Торп всё ещё возился с трактором. Ада развешивала бельё на сушилке и, завидев нас, спросила, как дела у Берты-чужачки. Кайса ответила, что у Берты всегда всё в порядке. Потом Кайсе зачем-то понадобилось на чердак, и я увязался за ней.

– Ничего себе чердак, – удивился я, когда мы поднялись под крышу. – Я-то ожидал увидеть только паутину и пыль.

На дощатом полу лежали полосатые вязаные половики, у стены стояла узкая кровать, а в углу возвышался огромный, расписанный потускневшими синими цветами, сундучище. Я подошёл к небольшому окошку и выглянул во двор. Тот просматривался как на ладони, и виднелась соседская крыша.

– Да, здесь теперь уютно, – согласилась Кайса. – Раньше тут хранилась всякая всячина, паутины тоже хватало. Но потом отец устроил здесь жилую мансарду.

Она с трудом подняла массивную крышку сундука. Та подалась со скрипом. Сундук был доверху набит какими-то свёртками и бумагами. Кайса села на пол рядом и принялась выкладывать всё это барахло на пол, называя каждую вещь по-английски и по-норвежски. Вот что я ценю в своей сахарной, так это волю к победе. Решила обучить меня балакать по-своему, и будьте уверены – научит. Бабушкины выкройки и схемы для вышивки. Дедушкин праздничный национальный костюм. Коробка со стеклянными ёлочными игрушками. Целая стопка истрёпанных школьных тетрадей. Деревянная шкатулка со старыми пуговицами. Я, понятное дело, выкинул белый флаг ещё на дедушкином костюме. Повторять все эти мудрёные слова – слуга покорный, у меня уже язык бантиком завязался. Кайса только посмеивалась, продолжая. Наверное, сундук был бездонным.

– А вот и ты, дорогуша! – сказала наконец она довольно, выудив на свет божий плоскую стальную флягу.

– Зачем она тебе понадобилась? – спросил я.

– Да у нас с Бертой-чужачкой небольшой спор вышел, – ответила Кайса, отложив флягу в сторону и загружая остальное обратно в сундук. – Я завтра ещё раз к ней наведаюсь.

– А почему её чужачкой кличут?

– Так Берта не местная. Она в Финляндии родилась и выросла, а у нас в деревне поселилась, когда замуж за местного вышла. Они с моей бабушкой Барбро закадычные подружки были, просто не разлей вода, но даже бабушка её чужачкой звала. Как-то привыкли все, да и Берта не обижалась на это.

За окном глухо затарахтел трактор. Молодчина Торп, доуговаривал-таки железяку.

– Знаешь, – она встряхнула чей-то вышитый жилет, аккуратно сложила его и убрала в сундук, – ты не держи зла на моего отца.

– Да я и не думал.

– Понимаешь… Когда ты уехал в Осло, я ему всё рассказала. И про украденный номокар, и про то, что ты хюльдру видел, но не стал её твайсить. Ну ты представляешь, что он по этому поводу сказал…

Ха. Немудрено, что мистер Торп на меня волком смотрит. Имеет на то все резоны. А я-то, наивный, решил, он дочку ревнует. Тут козыри постарше будут – сын, продолжатель рода.

– А маменька твоя тоже знает?

– Нет, маме мы не решились сказать. Что её зря обнадёживать. Если услышит, что Олли живёт где-то в лесу, мы с отцом её дома не удержим… Отец и так себя винит, что не уберёг Олли, не предупредил его. А уж если с мамой что случится…

– Думаешь, он мог что-то сделать тогда?

Она пожала плечами.

– Не знаю, он не любит об этом вспоминать. Я до случая с Олли и понятия не имела, что отец в молодости хюльдру повстречал. Я думала, хюльдры только в сказках бывают. Про троллей тоже поболтать любят, но никто не жаловался, что живой тролль за ним по лесу гонялся.

– Между прочим, если папане твоему удалось как-то от хюльдры отделаться, значит, колдовство тут ни при чём, – заметил я примирительно. – Выбор, получается, остаётся за мужиками вашими. Никто их на верёвочке в горы не тянет.

Кайса молча накрыла бумагой заново уложенные вещи и закрыла сундук. Я подивился её сговорчивости, но не настолько, чтобы выяснять, что кроется за её молчанием. Чего зазря лезть в душу, захочет – сама расскажет. Так что помог ей подняться с пола, приобнял, вдохнул знакомый цветочный запах, шедший от её волос, провёл пальцем по щеке… Но тут внизу бухнула дверь и кто-то затопал по дому.

– Кайса! – послышалось снизу.

– Отец зовёт. Давай спускаться, – сказала моя сахарная с лукавой усмешкой, отстраняясь.

Что и говорить, мужская солидарность в доме отца твоей