– В Токио слетать хватит, а рассчитаемся после работы, – тоном бывалого убийцы кроликов сказал я.

– Чудненько, – ровно отозвалась Отличница. – Тогда удачи тебе, Джефф.

– И тебе не хворать.

Она слегка поклонилась, я кивнул на прощанье, расплатился с официанткой и вышел из кофейни. На улице было ветрено. Тени облаков широкими волнами прокатывались по тротуару, а я шёл по этой ряби, раздумывая, что мне делать дальше. Вчера, когда я молча бросал свои манатки в сумку, а Кайса, скрестив руки на груди, смотрела на меня, как на последнего предателя, я был слишком зол, чтобы строить какие-то планы. Поэтому решил хотя бы закрыть вопрос с Отличницей. Конечно, я – тот ещё раздолбай, но чтобы взять пачку зелёных и слинять с горизонта – такого за мной не водилось. Так что хочешь не хочешь, а надо было ехать в Стокгольм. К слову сказать, золотое правило Кэти-Скарлетт О'Хара не только девчонкам нравится. Это, можно сказать, международный девиз чуваков вроде меня. «Подумаю об этом завтра» – и в результате я бесцельно слоняюсь по чужому городу, а навстречу мне валом валят влюблённые парочки. Кто в обнимку, кто за руки держится, и я такой – из тех неприкаянных, которых даже в Ноев ковчег не возьмут. Я давно заметил: стоит мне поругаться или, того хуже, расстаться с подружкой, окружающие тут же принимаются праздновать внеочередной день Валентина. Отовсюду, как клопы-солдатики по весне, вылезают романтические парочки и тусят вокруг меня, как вокруг трухлявого пня. Прищурившись, я мрачно наблюдал за брачными играми себе подобных, а потом развернулся и махнул обратно на вокзал. До токийской заварушки ещё куча времени, сгоняю-ка я к своей сахарной. А бывшая она мне или нет, выясню на месте.

19. Джефф по прозвищу «Барабанщик», деревня Рейнфюлдол, Норвегия

До деревни Кайсы я добрался быстро. Подвернулся вечерний экспресс, так что ближе к полуночи я уже был в Осло. Потом повезло ещё раз: успел на нужный поезд в сторону Тронхейма и не проспал свою станцию, хотя заснул сразу же, как только сел. Спасибо седому джентльмену, который проверял билеты – он, впечатлённый моей способностью сказать пару-тройку фраз на норвежском, пообещал меня разбудить и слово своё сдержал. Так что ранним утром следующего дня я уже стоял на знакомой платформе. За время моего короткого отсутствия в здешних широтах ничего не изменилось. Холодрыга, в воздухе висит ощущение, что дождь то ли только что кончился, то ли вот-вот начнётся, густой ельник подступает вплотную к деревянному домику вокзала, вокруг – ни души. Я закинул сумку на плечо и потопал по велосипедной дорожке. Зимой эта дорожка засыпана снегом, и местные жители, желающие прокатиться на поезде Осло—Тронхейм, рассекают по ней на лыжах. Летом можно пользоваться велосипедами, припаркованными у стены вокзала, но я не особо спешил. Кто знает, как меня встретит моя сахарная. Лучше пройдусь, подышу свежим воздухом. Словом, к дому родителей Кайсы я подгрёб примерно к семи утра.

Хозяйство у Торпов обширное. Большой деревянный дом, выкрашенный белой краской, стоит на фундаменте, которому двести лет. Сам дом, ясное дело, уже несколько раз обновлялся, но каменный фундамент – предмет гордости семьи. На самом близком к земле камне выбит год и имя того, кто этот камень в фундамент уложил. Дом, в котором одна и та же семья живёт уже два века: ну не круто ли. Кайса говорила, что на чердаке до сих пор хранятся дедовы школьные прописи и прабабкино вязанье. Недалеко от белого дома красуется красный амбар на ножках. Реально, на восьми невысоких таких балясинах, никакого фундамента амбару, видимо, не полагается. Эти ноги меня изрядно повеселили, и я долго их разглядывал. Кайса в них ничего смешного не видела, оно и понятно: если с детства растёшь в окружении домов на ногах, странным это не считаешь. А вот красно-коричневый цвет, которым выкрашена эта прикольная халабуда, мне нравится. У него тёплый оттенок ржавчины. Кайса говорит, что раньше это была довольно дешёвая краска, и поэтому богатые люди ею только сараи красили, ну а бедняки и жилые дома тоже. Сейчас вопрос о дешевизне уже не стоит, и этой краской пользуются, потому что традиция такая.

Деревенские всегда встают рано, поэтому я не стал долго топтаться на крыльце белого дома, а сразу постучал. Дверь открыла Ада, мать Кайсы. Такая же высокая и светловолосая, как моя сахарная, и такая же невозмутимая. Улыбнулась приветливо, без тени удивления, как будто и не слышала, как мы с её дочурой ругались несколько дней назад.

– Доброе утро, Джефф, – сказала она, – проходи. Ещё успеешь с нами позавтракать.

– Доброе утро, мэм, – ответил я.

С Адой мы поладили сразу. Она не отличается большой разговорчивостью, и нам вполне хватает моего норвежского. Кайса, представляя меня родителям, попросила их общаться со мной на местном диалекте. Пусть подтянет свой норвежский до моего английского, пояснила она. Мне эти условности по барабану, но если ей это так важно, почему бы и не подыграть. В простых ситуациях я уже вполне справляюсь, но иногда, конечно, сбиваюсь на английский. Как я понял, Ада на нём говорит вполне прилично, да и отец Кайсы, наверное, тоже. Хотя убедиться в его умении у меня не было особой возможности: он в беседы со мной почти не вступает. Максимум, что я потом от него слышал, это неразборчивое «Кайса, скажи своему». Ну да я не в обиде, здесь как раз всё понятно: не внушаю я ему доверия. Чужой, невесть откуда взявшийся чувак крутит амуры с его кровиночкой, поди узнай, чего от него ждать.

Увидев меня на пороге столовой, Кайса поздоровалась со мной как ни в чём не бывало. Подвинула стул – садись, мол. Налила мне кофе, я сел. Ада поставила поближе плетёную миску с хлебом, а Кайса сказала, что пожарит омлет на мою долю, и встала к плите. Мистер Торп сухо кивнул в знак приветствия, оглядел меня пристально, но ни слова ни сказал. Глянул на прямую спину дочери, вытер рот салфеткой и поднялся из-за стола. Ада о чём-то негромко его спросила, он раздражённо помотал головой в ответ и двинул на выход – такой же рыжебородый и широкоплечий, как Олли. Ада взяла со стола свою кружку, улыбнулась мне ободряюще и ушла вслед за мужем.

– Как съездил? – Кайса бросила на сковородку бекон и повернулась ко мне.

Я пожал плечами: