– Ну-ка не кричи! – рявкает он. – Считаешь, она сделала это просто так?

– Да какая разница! Просто тебе всегда было плевать на то, что она меня бьет!

– Она нашла у тебя наркотики, Белинда!

Меня бросает в холодный пот, дыхание сбивается, руки дрожат. Он не должен узнать, что я употребляю. Господи, он не должен узнать. По крайней мере, не таким образом.

– Какие наркотики, пап?! О чем ты вообще?!

– Что ты из себя идиотку строишь! – орет отец, подаваясь ко мне. – Или я похож на дурака?! Белинда, я не хочу на тебя кричать, хочу поговорить с тобой нормально, – добавляет он уже спокойнее.

Я смотрю отцу в глаза и медленно сгораю от непереносимого стыда. Если он узнает, то окончательно разочаруется во мне. Я потеряю остатки его доверия и любви окончательно и бесповоротно.

– Да я правда не понимаю, о чем ты говоришь, – отчаянно выдыхаю, – прости, прости, пожалуйста… Я больше не буду кричать. Позволь рассказать. Я напилась, пап, очень сильно, это правда было ошибкой, и больше я так делать не буду… Но я никогда не употребляла наркотики! – Глаза намокают, а щеки краснеют. – Я не понимаю, почему должна оправдываться за то, чего не делала…

– Делала или не делала… Белинда, ты была пьяна, и матери пришлось тащить тебя до дома!

– Тебя вообще там не было, пап! Ты вообще не можешь знать, какой я была и что со мной случилось… – всхлипываю я. – Она избила меня! Посмотри на мое лицо! – тыкаю я пальцем в остатки синяков. – Она сделала это две недели назад! Две недели тебе было плевать! Не делай вид, что тебе есть дело, ведь ты даже не подумал вернуться в Америку, чтобы что-то сделать… Даже не смей мне что-то предъявлять!

Я начинаю плакать навзрыд, и отец моментально приходит в замешательство.

– Вы просто ненавидите меня, вы оба, – бьюсь я в истерике, закрывая лицо руками.

– Только не плачь, я тебя прошу, – вздыхает отец. – Кто тебе сказал, что я ненавижу тебя? Ну что за ерунда?

Отец неуверенно придвигается ко мне и едва касается моих плеч.

– Да потому что это видно, – говорю я и утыкаюсь лицом ему в грудь.

Я знаю, папа не терпит моих слез, а потому плачу еще сильнее, чтобы увести его внимание как можно дальше от темы наркотиков и мамы.

– Детка, я же твой отец, как я могу тебя ненавидеть?

– Точно не ненавидишь? – спрашиваю я и поднимаю на него заплаканные глаза. – И… ты веришь мне?

Он смотрит на меня и говорит:

– Конечно, верю. Только не плачь…

– Я тебя люблю, пап, – приподнимаюсь я.

– И я тебя, – кивает он.

Звучит неправдоподобно, но мне достаточно и этого. После он читает мне лекцию о вреде алкоголя, а я делаю вид, что слушаю и соглашаюсь. Когда он заканчивает, я говорю:

– Пап, я собираюсь уехать сегодня.

– Как сегодня? Так быстро?

– Мне надо на… встречу. На встречу с другом.

Отец хмурится.

– С другом? С каким еще другом?

От мыслей о Скиффе подступает тошнота.

– Эм, ну, он… мы с ним… – пытаясь придерживаться своей лжи, я не придумываю ничего лучше, – …гуляем. Ну, это… то самое. Ты понял, о чем я, да? Поэтому уехать надо очень срочно.

Папа прищуривается, словно сомневается в моих словах. Я дожимаю:

– Пап, мне восемнадцать лет, у меня уже может быть парень!

– Ладно-ладно, – сдается он. – Тебе нужны деньги?

Я поджимаю губы и делаю виноватое лицо. Говорю:

– Да, на билет… дай, пожалуйста.

Отец закатывает глаза, но лезет в карман штанов.

– От тебя одни проблемы, Белинда.

Эти слова очень задевают, но я не подаю виду. Папа достает кошелек и отсчитывает купюры.

– Вот, держи. Смотри, если еще раз так напьешься – получишь уже от меня.

– Хорошо, пап… прости. Я обещаю, не буду. И спасибо, – говорю и быстро обнимаю его, забирая деньги.

Внутри бушует ликование, ведь я наконец-то поеду в Окленд, и у меня наконец-то есть деньги, и я наконец-то смогу…

– Том, где Аарон? – спрашивает отец, заставляя меня вздрогнуть и вспомнить, что Том все это время был в комнате.

– Этажом ниже, – отвечает он.

– Спущусь к нему. Договорим с тобой позже, – прощается отец и оставляет нас вдвоем.

Подняв глаза на Тома, я чувствую, как сердце проваливается вниз. Он смотрит на меня таким взглядом… словно я омерзительный кусок дерьма, каким-то образом оказавшийся поблизости. Я сглатываю, ничего не понимая, и чувствую укол боли. Появляется желание скорее сбежать отсюда, и я подрываюсь в спальню, тут же кидаюсь собирать вещи. Застегивая чемодан, я вижу, как Том подходит и встает в дверях.

– Фееричная ложь, – холодно говорит он.

– Тебе какая разница? – выплевываю я.

– Какая разница? Серьезно? Меня ты так же обманываешь?

– Я тебе никогда не вру.

– Что, вообще ни разу? – спрашивает он, поднимая бровь.

Я отчаянно вздыхаю, не зная, что сказать. Том продолжает, медленно подступая ко мне:

– Ты могла бы остаться здесь и хотя бы попытаться справиться с собой, но только подвернулась возможность – и ты сваливаешь, забыв обо всем, о чем мы говорили, и обо всем, что с тобой было!

– В отличие от тебя, я все помню, Том.

– В отличие от меня, ты сидишь на наркоте и выпрашиваешь у родного отца на нее деньги! – рявкает он так, что я вздрагиваю.

Обличая мою ложь, Том словно бьет меня наотмашь по лицу. Невыносимо понимать истинную природу своих поступков, и я начинаю врать даже самой себе:

– Я не просила деньги на наркотики. Я не буду употреблять. Мне надо в Окленд на встречу!

Том подходит ко мне вплотную и смотрит сверху вниз. От того, как он нависает надо мной, тело начинает трястись.

– Я не твой отец, Белинда, я этой херне не поверю!

– Да сам ты херня! – взрываюсь я и огибаю Тома, чтобы выйти из комнаты. Он следует за мной.

– И на кой черт я вообще пытаюсь тебе помочь? – шипит он в спину.

Я разворачиваюсь и надвигаюсь на него. Говорю:

– Знаешь что? Я не просила тебя помогать. Мне не нужна твоя помощь. И вообще ничья помощь не нужна.

– Да? – едко спрашивает Том. – Правда? Тогда не трать мое время, понятно?! Отвали уже от меня и проваливай!

В глазах начинает щипать, губы дрожат. Я тут же жалею о сказанном, понимаю, что погорячилась, но Том в таком бешенстве, что говорить это будет бесполезно. Смотря в его пылающие от гнева глаза, я говорю: