– Я просто смирился.

Я закатываю глаза. Спрашиваю:

– А как же панк, протест и все дела? Ярость, агрессия…

Том смеется и прижимает меня к себе. Я выпутываюсь из его объятий и продолжаю пьяные бредни:

– Знаешь, я говорю им: у меня анорексия… а они отвечают: просто больше ешь…

– Это как, – подхватывает Том, – «У меня заложен нос!» – «Просто дыши глубже!»

Я хихикаю, довольная тем, что он меня понял.

– Или «Я хочу умереть!», – говорю. – «Просто оглянись вокруг, жизнь прекрасна!»

Мы принимаемся смеяться, и сквозь смех Том выдает:

– «У меня алкоголизм!» – «Просто меньше пей!»

Поняв, что это превратилось в своего рода игру, я продолжаю:

– «У меня бессонница!» – «Просто восстанови режим!»

Том заливается смехом и закрывает лицо ладонями. Я не могу сдержать улыбку, глядя на то, как он веселится от моих слов.

– «У меня депрессия!», – говорит он. – «Просто больше веселись!»

– «Я парализована!» – «Тебе просто нужно больше двигаться!»

Том продолжает смеяться, а я не хочу, чтобы он останавливался, так что ухожу в самую крайность:

– «У меня фантомные боли в ампутированной руке!», – делаю паузу, – «Просто разминай кисть!»

Том стирает пальцами слезы из глаз и говорит:

– Пожалуйста, прекрати… Все, ты выиграла…

Я улыбаюсь и обнимаю его за плечи.

– Ты хотела в отель, – напоминает Том.

– Да. Поехали.

– Давай еще по одному шоту и пойдем в машину.

– Давай.

Мы поднимаемся и идем к бару, где закидываемся текилой. Я не особо задумываюсь о последствиях, но потом вдруг понимаю, что эта рюмка была лишней. Меня начинает шатать, а мир передо мной закручивается в спираль. Том ведет меня куда-то по двору, но я вдруг останавливаю его и говорю:

– П-погоди… дай мне кое-что тебе сказать…

– Что? – Он делает ко мне шаг.

– Том, спасибо тебе… – пытаюсь сфокусировать взгляд, – я теперь знаю, каково это… когда любишь. И все вокруг меркнет, кроме одного человека.

Он молчит, но я и не даю ему ничего сказать.

– Иди сюда, – повисаю на его шее, а голову кладу на плечо, – ты так приятно пахнешь…

– Ты тоже, – неожиданно говорит Том.

Он держит меня за талию, и я почти отрываюсь от земли.

– Как же сильно я тебя люблю… – бормочу я и крепко-крепко обнимаю его. Я напираю на него и даже не замечаю, как он теряет равновесие и спотыкается. Том падает назад, я вслед за ним. Небо улетает вверх, и мы оказываемся на земле. Я настолько пьяна, что не чувствую никакой боли, хотя падение было жестким. Но я упала на Тома, а вот он – прямо на землю.

– Вот блин… Том, ты ударился?

– Совсем немного…

Он лежит на спине, и я, перекинув через него ногу, усаживаюсь ему на живот.

– Мое бьющееся сердце принадлежит тебе, – говорю, глядя ему в глаза.

– Как красиво ты говоришь… – отвечает Том и тянется рукой к моей щеке, касаясь ее.

– Просто я влюблена.

Он улыбается, поправляет мои волосы. Мне нравится смотреть на него сверху вниз, чувствовать какое-то превосходство. Словно я имею контроль над всем, что сейчас происходит.

– Малышка… какие же у тебя красивые острые плечи…

Том опускает руку, проводит пальцами по моей ключице. Едва притрагивается, но это – самое чувственное касание, которое когда-либо со мной случалось. Он доводит рукой до плеча, натыкается на лямку топа. Подцепляет ее и спускает на руку. Боже, какой он пьяный. Что он делает? От его прикосновений кружится голова. Это очень приятно, но это опасное удовольствие. Оно ранит.

Том делает то же самое на другом плече. Зачем? Я не знаю. Он поднимается пальцами к моей шее. Я тянусь за его лаской, к его руке, а потом медленно опускаюсь к лицу. Останавливаясь в миллиметре от его губ, я спрашиваю:

– Ты опять хочешь сделать мне больно?

Том перемещает руку с моей шеи вверх и зарывается пальцами в волосы. Говорит:

– Не в этот раз.

Я шумно выдыхаю и целую его. Сегодня его губы теплые и шершавые, немного влажные, но такие же мягкие, как и всегда. Секунду он медлит, а потом словно срывается с катушек. Надавливает рукой мне на макушку, сильнее прижимая к себе. Я впадаю в ступор, но на смену ему тут же приходит неконтролируемый порыв страсти. Мы целуемся развратно. Пошло. Том проникает языком глубоко в мой рот. Кусает мои губы. Облизывает их. Кладет свободную руку мне на ногу. Жесткие и холодные подушечки его пальцев скользят по тонкой коже моих бедер. Том медленно продвигается вверх – от колен до самых ягодиц. Задирает юбку и сжимает мой зад рукой. Я чувствую жгучее возбуждение и то, как между ног становится влажно. Я отрываюсь от него только для того, чтобы издать тихий стон и снова впиться в губы.

Запустив руки между наших тел, я вытаскиваю его рубашку из штанов и трогаю упругий пресс и грудь. Поверить не могу в то, что это и правда он, что я и правда касаюсь его тела. Мне слишком хорошо. Слишком. И мне мало. Мне мало поцелуя. Сейчас, в этом моменте, целуя его и лаская, я понимаю – мне всегда будет мало. Что бы между нами ни происходило, мне нужно больше.

Я чувствую что-то похожее на счастье. Чувствую, будто это последняя ночь на земле и все, что было до этого, горит в огне. Будто все изменилось навсегда. И никогда больше не будет прежним.

В небытии хорошо – там нет ни тревоги, ни боли. Ни радости, ни печали. Я просто плыву в темной бесконечности без мыслей и ощущений. Нет ничего лучше, чем чувство того, что тебя не существует. Мне спокойно. Но всегда наступает момент, когда приходится возвращаться.

Из мертвых меня поднимает странный звук. Я чувствую тошноту, отвращение ко всему миру и головную боль. С трудом открыв слипшиеся глаза, я понимаю, что лежу на кровати. Странный звук оказывается сиреной на будильнике, точно не на моем. Я пытаюсь издать хоть какой-то звук, но язык приклеен к небу, а рот покрыт слизью с прогорклым вкусом текилы и соли. Я облизываю сухие губы, когда справа от себя чувствую шевеление.

– Черт, – ругаются знакомым голосом. С трудом повернув голову, я вижу, как Том садится в кровати.

– Боже, – говорит он, пытаясь нащупать телефон где-то под одеялом.

Когда выключает будильник, я спрашиваю:

– Который час?

– Семь утра.

– Почему так рано?

– Мне надо в студию.

Преодолев себя, я поднимаюсь и тоже сажусь. Том держится за голову руками, уперев локти в колени.