Он вздрогнул, покрылся пупырышками страха. Раздался странныйзвук, еще не узнанный, но уже страшный: потрескивание сотен тугих луков.И тут же, заглушив все, пронесся свист, которого он никогда не слышал и,возможно, не услышит: жуткий и вместе с тем сладостный, от которого замерлосердце и одновременно вскипела кровь – коротко и звонко запели сотни тугихтетив, выбрасывая стрелы. И тут же частые щелчки жил о кожаные рукавицы,что тоже слились в странный звук, заставляющий шерсть подняться на загривке иодновременно вскипятить кровь.

Он видел, как на стенах, где открыто стояли люди с камнями вруках, будто пронесся ветер, сметая сухие листья. Люди падали по эту сторону ипо ту, кое-кто повис, свесив головы и руки, кто-то метался по стене, пронзенныйстрелами, еще не понимая, что поражен насмерть, кричал, падал…

Рус, не веря такому ошеломительному успеху, взмахнул рукой,приказывая наложить стрелы снова. На стене начали появляться новые люди,растерянные и ошалелые, снова заскрипели тугие луки, запели стрелы. Рус услышалчастые щелчки, но стреляли уже не разом, били выборочно, ибо защитников настенах почти не осталось.

– Сейчас бы в самом деле на приступ! – крикнул Сова.

Рус с сожалением смерил на глаз высоту тына:

– Мало вязанок набросали… Вряд ли с ходу одолеем.А терять людей не хочу.

– Они не воины! – сказал Сова с презрительнымоблегчением. – Кто ж знал, что здесь не люди, а бестолковые ­куры?

– Не воины, – согласился Рус счастливо. Он тожечувствовал презрительную жалость к дуракам, что так открыто стояли настене. – Что за племя непуганых дураков?

– Иудеи, – бросил Сова с еще большим презрением. –Тупой народ!

– Тупой как валенок, – согласился Рус. – Но мы незнаем, что они там наготовили по дурости за стенами. Сами пусть ноги ломают,туда им и дорога, а нам каждый скиф дорог.

Сова усмехнулся самым краешком губ. Хотя волхв и велел новыйнарод именовать народом Руса, русами, но сам Рус мнется, называет по старинке.

– Жаль, – сказал он, – солнце не задержать…

– Можем ворваться ночью, – предложил Рус горячо. –Хворостом забросаем до темноты, наши умельцы собьют даже лестницы. Через стенуперелезем, а там только до ворот пробиться!

Сова сказал сожалеюще:

– Нельзя.

– Почему?

– Ночной бой опасен.

Рус оскорбленно вскинулся:

– Почему это? Им не опасен, а нам опасен?

– Резня опасна всем, но в своем доме и стены помогают.Я уже молчу, что иудеев там как червей в могиле. Куда и бежать в потемках…

– Подожжем дома! – бросил Рус запальчиво.

– А когда вокруг огонь, дым, все бегают и вопят, тодаже местные теряют дорогу. Родных звезд в дыму и огне не узреть! Женщины идети будут швырять из окон камни и горшки, и – поверь! – от этойдряни наших героев погибнет больше, чем от мечей.

Багровый шар уже наполовину погрузился за темный край. Небобыло кроваво-красным, словно кровь избиваемых иудеев забрызгала небосвод, носкоро эта кровь стечет, все померкнет, и наступит долгая ночь, а за ночь дажесамые никчемные сумеют хоть как-то да укрепить слабые места.

– Будем ночью готовить хворост, – сказал он зло. –Чтобы утром сразу!.. Едва забрезжит рассвет!

Сова сдвинул плечами:

– Мужчины, конечно, не кони… но им бы тоже перевести дух. Аженщины и дети много ли хвороста в потемках соберут? Ладно, я погляжу, чтоудастся сделать.

Рус зло проводил взглядом его мускулистую спину. Сова неспорит, но бывший, а теперь и нынешний воевода, хотя его никто им не назначал,себе на уме. И, похоже, оставив ему княжескую власть, воинскую мощь все большезабирает в свои руки. А что есть князь без поддержки мечей?

Воинский стан разбили хоть не близко, но на виду у града. Состен явно со страхом наблюдают за кострами, а их Рус велел жечь и ложные, пустьвраг страшится численности. Повозки с женщинами и детьми остались далекопозади, придут только утром, тогда костров будет много больше.

Он огляделся, лег прямо на землю. Хотел положить под головутолстое полено, но недостойно мужчины так разнеживаться, и, уже засыпая,подозвал Буську:

– Я малость сосну. Чуть что – буди. И вот ещечто… Подстрели-ка мне зайца. Больно зайчатины захотелось.

Буська запротестовал:

– Да где я возьму зайца среди стана? А отлучатьсядалеко ты сам не велел!

Рус рыкнул:

– Тебе князь велит аль не князь? Выполняй, дурень.

Смутно чувствовал, как с ног стаскивают сапоги, потом былмрак, а очнулся освеженный, бодрый, полный сил. В глаза светил полумесяц,желтый, как лицо мертвеца, но звезды уже исчезли на светлеющем сером небе.С востока по небосводу разливался нежный алый румянец.

Он лежал в багровом кольце огня. На миг метнулся страх, ноиз-за пламенных стен звучали мощные уверенные голоса, и мускулы расслабились.Он украдкой перевел дыхание. Пусть никто из зрящих не заметит, что князь едване пустил лужу от страха.

Да, огонь хоть и победно рвется до небес, быстро и яростновыстреливает ввысь молниями искр, но костры отстоят один от другого напять-десять шагов. Да и то полыхают только по краю стана. А в самойсередке вытоптанного поля вповалку лежат крупные мужские тела, кого где засталаночь. Иные прижались друг к другу, сохраняя тепло, другие разметались во сне:чуют тепло костров. Воздух чист и сух, без привычной утренней влаги, тумана,сырости.

Голодную слюну ощутил раньше, чем ноздрей коснулся запахжареного мяса. Повернул голову:

– Ого, чем там пахнет?

Среди стана горел только один костер. Буська сидел накорточках, поворачивал вертел над красными углями. Рус ощутил идущий от нихсильный сухой жар. Запах жареного мяса стал сильнее, он уже ощутил, какзахрустит румяная корочка, потечет сладкий сок, и в животе тоскливо взвылжелудок.

– Молодец! – похвалил Рус. – Говорил же, все можносделать! Долго за ним бегал?

Буська отмахнулся:

– Вовсе нет. Вышел, смотрю – заяц яму роет. Ну, ихний заяц,иудейский! А потом еще и присел, раскорячился. Я прицелился, спустилтетиву… С одной стрелы насквозь, даже мяукнуть не успел.

– Забор?

– Заяц, – обиделся Буська. – Разве забор можетмяукать?

– Да ты так рассказываешь, – засмеялся Руспокровительственно. – Тащи своего зайца.

Он рвал зубами еще горячее мясо, брызжущее кровью и соком,довольно скверное, но мужчины не перебирают, а с каждым проглоченным куском втело вливалась свирепая сила. Наконец отшвырнул кость.

– Подать коня!