– Пока мы думали, что Кристоф погиб, Ангусу было проще. Но две любви внезапно пересеклись, по крайней мере в его сознании, когда выяснилось, что Кристоф жив. Я понимала, что это нарушает хрупкое равновесие нашего брака. Он оказался сильно поврежден… ослаблен. Нам обоим было очень тяжело.

– А потом был полиомиелит Робби, – подсказываю я, – который нанес вашему браку еще один удар.

Она кивает, бросает на меня оценивающий взгляд и с уверенностью произносит:

– Наверное, ты знаешь лучше меня, что жизнь иногда подкидывает сложные задачки. Ты делаешь все, что в твоих силах. Но это очень трудно. Хотя в действительности я думаю, что иметь детей – это сплошная череда самых тяжелых разочарований и удовлетворения, которые только может предложить жизнь. Тогда все было проще: у нас было так много возможностей и так мало ожиданий, а сейчас – наоборот. Мне кажется, вашему поколению достался, вероятно, наихудший вариант – слишком высокие ожидания и при этом гораздо более ограниченные возможности. Это убийственное сочетание. Но вы с Дэном найдете способ заставить его работать на вас.

– У нас нет выбора, – просто отвечаю я, чувствуя, что меня все-таки немного задевает ее замечание о том, что наши ожидания слишком высоки. У нас с Дэном и так проблема за проблемой, какие уж тут ожидания. Мне трудно смириться с этим, но мы оба делаем все возможное, каждый по-своему.

– Может, и нет. А возможно, выбор в том, чтобы принять все как есть. Это то, что вам по силам в любой момент.

Я оглядываю комнату. Ее мир теперь сжался до этих четырех выкрашенных в цвет магнолии стен, этого перегретого, пахнущего химикатами воздуха. Неужели она не жаждет свободы своей юности? Бесконечных белых песков и бескрайнего океана, простирающегося перед ней? Всех возможностей любви и жизни, которую только предстоит прожить? Или достаточно того, что все это сохранилось в виде смутного воспоминания? Достаточно удовлетворения от того хорошего, что уже произошло? Возможно, это и есть неизбежная парабола жизни – траектория надежды и желания, которая взлетает до крещендо, а затем исчезает в тоскливом принятии старости.

– Может быть, ты хотела бы сделать что-нибудь по-другому? – спрашиваю я.

– Конечно. Оглядываясь назад, мы всегда видим вещи намного яснее. Мы все время запутываемся, пытаясь принять наилучшие решения и допуская на этом пути всевозможные ошибки. Я думаю, самая большая ошибка, которую я совершила, была в том, что я не понимала: существует много различных видов любви. И можно найти место для каждой из них. Ни одна не исключает другую.

Я жду, наблюдая, как смягчается выражение ее лица, когда она вспоминает прошлое.

Она вдруг пристально смотрит на меня ясным взглядом, который, кажется, проникает в самую суть вещей.

– Видишь ли, Кендра, я думала, что существует ограниченное количество любви, которую можно объять. Что у меня хватит сил только на то, чтобы любить своих детей. И я решила, что Робби нужна львиная доля. Это были мои самые большие ошибки. Теперь, оглядываясь назад, я это понимаю, – признает она и тянется к стакану с водой, оставленному для нее медсестрой, делает глоток. – Любовь, которую вы питаете к своим детям, – единственный чистый и простой вид любви. Подавляющее, инстинктивное, абсолютное чувство. Но оно соседствует с любовью, которую вы испытываете к своему партнеру, а это совершенно другой вид любви. Это совсем не просто, это гораздо сложнее, и все же это та любовь, которую мы выбираем, и, по сути, именно она должна быть самой легкой из всех.

Бабушка улыбается про себя, и ее мысли снова возвращаются в прошлое.

– Я помню, как однажды Рона спросила Ангуса, что такое бесконечность. И он ответил: «Подумай о самом большом числе, которое ты можешь себе представить. Затем добавь к нему еще одно. И еще одно. И еще одно». Ее лицо просияло, когда она поняла, что может продолжать это вечно, добавлять еще и еще. Вот что такое любовь. Вы можете продолжать добавлять к ней. До бесконечности.

Я думаю о Дэне. О той дистанции, которая образовалась между нами, о том, как редко мы теперь общаемся. Не говоря уже о прикосновениях. Но потом вспоминаю, как мы выбирали друг друга (слова Эллы попали в цель). Этот выбор был действительно очень легким, потому что казался таким правильным. Я думаю о том, как Дэн любит Финна, с каким терпением и чуткостью заботится о нем. В последнее время он кажется счастливее, его участие в садоводческом проекте и работа на участке дали ему ощущение цели, доставляя такое же удовольствие, как и Финну. Точно так же, как написание истории Эллы дает чувство цели мне. Предполагается, я пишу для своей матери, так почему же я чувствую, что это очень нужно мне самой? Она стреляный воробей, моя мудрая бабушка Элла.

Я вижу, что бабушка устала, поэтому встаю, собираясь уйти, но она протягивает руку, чтобы остановить меня.

– Никогда не бывает слишком поздно, Кендра. Запомни это.

Она указывает на синюю вазу рядом с кроватью.

– Никогда не поздно попытаться склеить то, что было разбито.

В школе Робби приходилось нелегко. Из-за болезни он остался на второй год, его друзья теперь учились классом выше, а сестра – на целых четыре. Его высмеивали за то, что он слишком взрослый для своей группы, дразнили за суппорт, который он все еще носил на правой ноге, за неуклюжую, дергающуюся походку. Во время уроков физкультуры он сидел в сторонке, наблюдая, как его одноклассники бегают, прыгают и играют, понимая, что из одного из самых популярных мальчиков в классе и одного из лучших футболистов он превратился в никчемного калеку. Каждый день, встречая его у школьных ворот, Элла с болью в сердце смотрела, как он ковыляет по игровой площадке, отставая от своих более сильных, быстрых, шумных и уверенных сверстников. Неуклюжая, уязвленная тень ребенка, которым он был год назад.

И поэтому она продолжала пробовать все, что могла придумать, чтобы помочь ему восстановить силы, уменьшить хромоту, вернуть уверенность в себе и осознание того, кем он в действительности является: умным, талантливым, любящим и смелым мальчиком, судьба которого не должна определяться болезнью.

Солнце изредка выглядывало из-за мрачного облачного покрова, совершенно плоского на вид. Туман с востока скатывался вниз, заслоняя побережье, и лето грозило превратиться в один бесконечный серый день. Всю прошлую неделю без перерыва лил дождь, несмотря на то, что была уже середина июня и цветы в ущельях на холмах были помяты и прибиты к земле. «Немного похоже на меня», – подумала Элла, развешивая простыни на веревке. Она постаралась использовать перемену погоды как можно эффективнее и занялась давно назревшей стиркой. Она присела на несколько минут на садовую скамейку, подняв лицо к робкому солнечному лучу, пробившемуся сквозь щель в облаках. Убрала прядь волос назад под резинку, которая жестко стягивала ее бесформенную шевелюру в конский хвост. Элла понимала, что ей давно нужно записаться к парикмахеру, но дни пролетали незаметно и она никак не могла взять себя в руки. Казалось, в этом году ей должно было стать легче, поскольку Робби ходил в школу. Вот только в то, чтобы поставить его на ноги, она вложила всю свою энергию и теперь была обессилена и опустошена.