Элла несколько мгновений молчала. Затем повернулась к Каролин, в темноте невозможно было разглядеть выражение ее лица.

– Конечно, мне бы очень хотелось его увидеть. И мне бы очень хотелось, чтобы дети познакомились с ним. Я рассказала им все о семье Мартэ, о том, как вы приняли меня здесь почти два десятка лет назад и какими прекрасными друзьями были.

Каролин кивнула:

– Очень хорошо.

Они обе говорили слегка небрежно, но очень осторожно.

Казалось, в темноте что-то переменилось. Трудно было сказать, что именно. Возможно, это был просто порыв ветра, который заставил белую розу в вазе рассыпать все свои лепестки по столу. Возможно, это был невесомый свет, который внезапно затопил темный сад, когда полная луна появилась над дюнами за побеленной стеной.

А может, это было что-то менее осязаемое: едва уловимое осознание каждой из двух женщин, что судьба, подобно крутящейся стрелке компаса, повернулась, указывая иной вариант пути. Тот, который до сего момента был просто невообразим.

* * *

– Доброе утро! Ау! Ку-ку! Где вы все прячетесь? – когда на следующее утро Элла спустилась вниз, в доме было тихо и спокойно. В кои-то веки, измученная долгим путешествием, она крепко спала. Из-за закрытых в спальне ставен она даже не заметила, насколько уже поздно.

Посреди кухонного стола лежала записка, придавленная вазой с фруктами: «Мамочка, мы пошли завтракать в кафе. В Сен-Мартен. Мы привезем тебе круассаны. Или же, как говорит Каролин, ты можешь приехать на велосипеде и найти нас в галерее. С любовью, Робби ххх».

На мгновение Эллу позабавила мысль о том, что она просто стоит и радуется миру вокруг, пока Каролин развлекает ее детей. Но вместе с тем ей очень хотелось быстрее присоединиться к ним, чтобы не пропустить сцены детских восторгов. К тому же мысль о круассане и кофе с молоком в солнечном свете на набережной была слишком заманчивой.

Элла уже много лет не каталась на велосипеде, и теперь ее слегка болтало на песчаной дорожке между аккуратных рядов виноградных лоз. Однако она быстро приспособилась и вскоре уверенно крутила педали по дороге, ведущей на север острова. По обочинам полевые цветы образовали разноцветный ковер – пурпурный, серебристо-серый, с яркими пятнышками гиацинтов «дельфт блю» на охряном фоне трав. Вездесущий океанский бриз заставлял подол ее сарафана трепетать вокруг колен и поднимал волосы над плечами, охлаждая гладкую кожу шеи, в то время как солнце согревало ее щеки и лоб.

«Ой, у меня будут веснушки», – подумала она и заулыбалась, вспомнив себя семнадцатилетнюю и свои смешные проблемы.

Добравшись до Сен-Мартена, она с грохотом проехала по булыжной мостовой площади Республики, а затем свернула на одну из заросших кустарником улочек, круто спускавшихся к порту между побеленных домов. В магазинах и кафетериях, заполненных отдыхающими, уже царила суматоха. Элла слезла с велосипеда и покатила его, оглядывая уютную гавань, заполненную яхтами, высматривая Каролин и детей, предполагая, что они сидят за столиком возле одного из кафе. Напротив, на другой стороне каменного моста, разделявшего гавань, можно было легко разглядеть галерею с именем Каролин, написанным на полотняном навесе, который защищал окна от солнца. И на мгновение у Эллы перехватило дыхание, когда она увидела «Бижу», стоявшую перед галереей, как и говорила подруга.

Она прислонила велосипед к одной из железных стоек, которые удерживали опоясывавшую набережную цепь, и шагнула в прохладу галереи; едва она переступила порог, как внутри раздался мелодичный звон колокольчика.

Она стояла неподвижно, оглядывая увешанные картинами стены. Все это были работы Кристофа: морские и пляжные пейзажи, перемежающиеся портретами рыбаков или женщин, ведущих осликов с солончаков. В одном углу стояла отдельная витрина с несколькими прекрасными керамическими изделиями на постаментах – это были работы местного скульптора, о чем она позже прочитала в каталоге.

Элла повернулась к одной из картин, чтобы получше рассмотреть ее: растрепанную ветром траву в дюнах и облака, несущиеся по летнему небу.

И вдруг почувствовала чье-то присутствие: затаенное дыхание в тишине, ощущение пары глаз, устремленных на нее.

Она обернулась.

Кристоф стоял в арке, ведущей в глубь галереи и смотрел на нее.

Не говоря ни слова, она быстро пересекла зал и обняла его. Он, кажется, растерялся. Но уже через секунду она почувствовала, как его сильные руки откликнулись.

Обретя дар речи, Элла, смахивая слезы, отступила назад, чтобы рассмотреть его как следует.

– Вот и ты. Человек, который воскрес из мертвых.

Его лицо похудело, появились морщинки, а в волосах – серебряная пыль. Его глаза оставались темными, как океанские глубины, и все столь же трудно читались.

Он улыбнулся, но это была одна из самых грустных улыбок, которые она когда-либо видела.

– Элла, с годами ты стала еще красивее. Как я жаждал этого момента и как боялся его! Зная, что тебя невозможно увидеть, но понимая, что и не увидеть – немыслимо.

– Иногда мне кажется, что сама жизнь – нечто невозможное, – ответила Элла. Она подняла дрожащую руку к груди, словно пытаясь унять свое бешено колотящееся сердце.

Стараясь успокоиться, она перевела взгляд на картины, висящие за аркой, в глубине галереи. Это были портреты. И вновь у нее перехватило дыхание, когда она узнала Марион. Элла подошла к картине.

– Это чудесно, Кристоф, – тихо сказала она. – Ты уловил самую ее суть.

Они замолчали, и воцарившаяся тишина была наполнена горестным сожалением, таким же ощутимым, как мягкий шум морской раковины, прижатой к уху. Слабый звон колокольчика и голоса в дверях галереи разрушили чары.

– Ку-ку, мы вернулись! – сообщила Каролин.

– Мамочка, ты здесь! Ты приехала на велосипеде? Мы позавтракали в кафе, а потом сразу же съели мороженое. Оно было сделано из соленой карамели! Никогда бы не подумал, что мороженое с таким названием может быть приятным, но в действительности это очень вкусно.

Элла наклонилась, чтобы обнять сына.

– Робби, ну почему ты не надел скобу?!

– Не думаю, что на каникулах мне это нужно. Мне легко, потому что здесь, на острове, все ровное. А Каролин говорит, что мороженое очень полезно для укрепления моих сил. Я думаю, что мне нужно есть его каждый божий день.

– О, неужели? – рассмеялась Элла. – Ну, она очень мудрая женщина, так что это должно быть правдой.

– Мы купили тебе круассан, мамочка, – Рона протянула ей смятый бумажный пакет. – И еще мыло, приготовленного на молоке ослицы. Это сделает твою кожу красивой и мягкой, так говорит Каролин.

– Это название – «осел»… Некоторые люди думают, что это грубое слово, ругательство. Но его можно говорить, если имеется в виду ослик, не так ли, Каролин? Тогда это не ругательство! Осел, осел, ослиное молоко. – Робби явно наслаждался исследованием всевозможных новообретенных свобод.