Элла почувствовала, как течение схватило и ее, как потащило прочь от берега. Но ей было все равно, главное, что оно несло ее к Робби. Она должна была добраться до него прежде, чем сын упадет с доски и волны поглотят его. Она плыла уверенно, не борясь с отливом, а используя его силу.

Она успела.

– Держись крепче, Робби. Я вытащу тебя. Но ты должен оставаться на доске, хорошо?

Он кивнул, его лицо под загаром побледнело от изнеможения и паники. Она взялась за конец доски и попыталась толкнуть ее, чтобы вывернуть из потока. Но доска для серфинга предательски накренилась, поток не ослабевал хватку, и Робби закричал, едва не свалившись в воду. Крутые волны накрывали ее с головой, и она глотала соленую воду, захлебываясь и хрипя, пытаясь повернуть доску обратно к берегу. Она оглянулась через плечо. Фигуры на берегу были уже очень далеко и продолжали стремительно удаляться. Она надеялась, что Кристофу удалось поймать Рону, чтобы она не кинулась за ними.

Элла, пытаясь держаться на воде, отчаянно цеплялась за край доски, не давя на нее, чтобы та не перевернулась, заставив Робби соскользнуть. Внезапно она поняла, что не чувствует ног. Ледяная вода на такой глубине высасывала тепло из ее тела.

Снова попыталась развернуть доску против течения, но та вновь накренилась. Ничего не оставалось, кроме как позволить отливу унести их еще дальше и надеяться, что он в конце концов ослабнет настолько, что позволит ей повернуть доску. Но хватит ли у нее сил направить ее к берегу, когда это произойдет?

Она вцепилась в нее изо всех сил.

«Пожалуйста, Господи! – Безмолвный крик прозвучал у нее в голове куда громче, чем рев ветра и плеск волн. – Пожалуйста, Господи, не дай ему умереть!»

По мере того, как течение несло их вперед, ее охватывало чувство покоя, онемение просачивалось вверх, от конечностей к мозгу.

И вдруг она будто прозрела. Ее идея остаться на острове была столь же ужасной, разрушительной силой, как это течение. Оно унесет их далеко от той жизни, к которой привыкли; оно сметет их всех прочь.

Это было безумие.

Она потеряет своих детей.

Она разрушит их жизни. И как же тогда ее собственная жизнь может остаться невредимой? Она утонет сама и утащит за собой Ангуса, Робби, Рону и Кристофа.

Их уносило все дальше, и Элла стала торговаться с Богом, хотя даже не была уверена, что верит в него.

«Пожалуйста, Господи! Дай нам жить. Я вернусь. Я обещаю. Я не останусь на острове. Просто дай нам жить!»

Ее пальцы онемели настолько, что руки, больше не в силах держаться за доску, стали соскальзывать.

– Мама?

При звуке слабеющего голоса Робби она ощутила прилив сил, внезапный жар затопил ее вены, как ртуть.

– Держись как можно крепче, Робби.

Она ударила ногой из последних сил. И доска повернулась, медленно и тяжело, течение ослабило свою хватку. Впереди она каким-то чудом увидела песчаную косу, похожую на кончик рыболовного крючка, который торчал из берега. Кристоф бежал, прихрамывая, вдоль него и махал рукой, чтобы привлечь ее внимание. А потом он нырнул в разбивающиеся волны, поплыл к ним и успел поймать Робби, когда тот соскользнул с доски.

– Ты сможешь плыть? – крикнул он Элле.

– Да, – выдохнула Элла, теперь уже крепче держась за доску и используя ее для движения вперед. – Просто вытащи его туда, где безопасно!

Потом она почувствовала сильные руки, которые помогли ей выбраться на берег. Кто-то накинул ей на плечи сухую тряпку. Рона всхлипывала, прижимаясь к ней. Робби, серый и дрожащий от шока, был завернут в кучу полотенец.

Измученное лицо Эллы, несмотря на пережитую только что бурю эмоций, казалось спокойным, но, поймав ее взгляд, Кристоф увидел в нем твердую решимость и понял, что она всегда, всегда, всегда в первую очередь будет спасать своих детей.

Предполагалось, что мы поедем на чай в «Палм Корт» в Balmoral – так теперь называется отель «Норт-Бритиш». Это был бы мой рождественский подарок Элле. Но оказалось, ей совсем не до этого. По словам медсестер, она все меньше и меньше встает с постели. И все чаще, приходя, я нахожу ее глубоко спящей, будто уплывающей все дальше от этого мира; ее жизнь убывает, оставляя после себя россыпь воспоминаний и несколько белых ракушек.

Так что вместо поездки в город я просто принесла ей рождественский чай.

Откинувшись на подушки, она улыбается и пожимает мне руку, когда я ставлю перед ней поднос.

– Это просто великолепно, дорогая Кендра!

Я вижу, что она утомлена, но ради меня делает все возможное, чтобы взбодриться и развеселиться.

– Ну, мы отмечаем окончание семестра, а заодно и Рождество. Два моих любимых праздника. Финн помогал готовить пироги с мясом – вырезал звезды для верха. И еще сделал для тебя вот такую открытку. А Дэн шлет тебе привет.

Элла всматривается в открытку, поднося ее поближе к свету, и широко улыбается.

– Знаю, – говорю я, – сюжет совсем не по сезону.

Финн нарисовал в мельчайших деталях сарай на участке. А если присмотреться достаточно внимательно, то можно разглядеть, что жимолость, растущая сбоку от него, вся в цвету, и каждый лепесток тщательно выкрашен в бледно-желтый цвет.

– Мне нравится. И я поняла авторский замысел. Твой прекрасный мальчик всегда радует мое старое сердце. Нарисовано хорошо. У Финна талант.

Я разливаю чай и устраиваюсь в кресле у ее кровати.

Я чувствую себя неловко и смущаюсь, намереваясь задать бабушке сотню вопросов и пытаясь при этом оставаться тактичной, учитывая деликатность произошедшего между ней и Кристофом, а также между ней и моим дедом – в то поворотное лето 1957 года. И мне очень интересно, как много моя мать знала из всего этого. Догадывалась ли она в то время, насколько близко к урагану они проплыли? Сознавала ли опасность, которая им угрожала? Эмоциональные бури, которые бушевали в ней, и подводные камни, которые скрывались под гладкой поверхностью жизни их семьи, – не потому ли она теперь не хочет видеть свою мать?

Словно прочитав мои мысли, Элла промокает губы бумажной салфеткой с изображением веточки остролиста и говорит:

– Рона и Робби ничего не заметили. Конечно, они оба были потрясены случившимся на пляже. Но они не знали, что мне было достаточно сделать всего один мелкий шажок, чтобы оставить Ангуса. Мы всегда стараемся защитить наших детей, ты же знаешь. Ограничение ущерба.

– Наверное, тяжело было покинуть остров в конце лета? Я не могу себе представить, что ты тогда чувствовала.

Она кивает.

– Я много думала по дороге домой. Но я никогда не оглядывалась назад. Я знала, что мне нужно делать, и я делала это. Какое-то время я чувствовала себя не слишком хорошо, но в конце концов, когда мое сердце снова начало оттаивать, больше всего меня терзало чувство вины. За то, что недостаточно любила Ангуса, за то, что задолго до того, как он предал меня, я проделывала это всякий раз, когда думала о Кристофе; всякий раз, когда материнство, семейная жизнь и карьера твоего деда изматывали мои нервы. Отвлеченные фантазии могут сделать жизнь невыносимой. – Она замолкает, чтобы глотнуть чаю. – Знаешь, я думаю, что самая большая моя ошибка заключалась в непонимании, что несовершенная реальность стоит гораздо больше, чем совершенный сон.