Держа изможденные ноги Робби в своих сильных, умелых руках, Элла двигала их взад и вперед, сгибая и разгибая шишковатые суставы с жалкими торчащими косточками, пытаясь стимулировать регенерацию мышц. Одновременно она пела ему или рассказывала веселые истории, чтобы заставить его смеяться и забыть на несколько драгоценных минут, что он застрял в больнице и, возможно, никогда больше не сможет ходить.

Вся семья с нетерпением ждала дня, когда Робби сможет покинуть больницу. Элла твердо решила, что Робби должен вернуться домой при первой же возможности, чтобы она могла приступить к более интенсивной программе реабилитационной терапии и заставить его передвигаться самостоятельно. Элла не сомневалась, что персонал больницы предан своему делу, но Робби будет лучше дома, где больше свежего воздуха и хорошей еды и где благодаря своей решимости и силе воли она сможет поставить его на ноги.

Но это был долгий, медленный процесс. Когда они наконец везли его из больницы обратно в Фэрмилхед, порывистый восточный ветер уже срывал последние осенние листья с деревьев и рассыпал их по лугам.

Глядя в окно машины, Робби, будто пораженный тем миром, в который он наконец вернулся, сказал, недоверчиво качая головой:

– Уже зима. Я пропустил всю осень, мамочка.

Элла, которая непрестанно оборачивалась, чтобы посмотреть на него, все еще не веря, что сын действительно едет домой, тоже была ошеломлена, заметив в пригородных садах, мимо которых они проезжали, голые ветви деревьев. Она была так занята в последние месяцы, что почти не замечала смены времен года. Складывалось впечатление, что впервые с тех пор, как «Скорая» увезла ее сына, она наконец огляделась вокруг.

– Я знаю, дорогой, но это пустяки! Ты ведь возвращаешься домой к Рождеству, и это главное. Это будет самое лучшее Рождество в нашей жизни! Нам придется сделать кое-какие украшения. Как думаешь, у нас получится соорудить самую длинную бумажную цепочку в мире? Держу пари, ты сможешь!

Ангус на секунду убрал руку с руля и сжал пальцы Эллы. Она знала: он надеется, что теперь все наладится. Дети нуждались в ней – и Рона, и Робби. Но и Ангус – не меньше. Она чувствовала, как в последнее время они отдаляются друг от друга, полиомиелит заражает их брак и парализует всю семью, пожирая их энергию и забирая все их внимание.

Впрочем, как только они привезли Робби домой, забот у Эллы прибавилось. Она была полна решимости посвятить сыну каждую свободную минуту, каждый день, пытаясь помочь ему снова ходить. Она прикладывала горячие компрессы к его ногам, стимулируя кровообращение, и часами занималась лечебными упражнениями, заставляя конечности двигаться. Они регулярно посещали амбулаторное отделение детской больницы, и Элла подбадривала Робби, когда он, держась за специальные поручни, волоча ноги в тяжелых ботинках и позвякивая громоздкими суппортами, с трудом проходил несколько ярдов. Он все еще не мог стоять без поддержки, но Элла настаивала, чтобы сын по возможности пытался задействовать ноги и не пользовался инвалидным креслом. Это означало, что путешествие куда-либо занимало целую вечность, и часто по выходным Ангус и Рона отправлялись в магазин или на прогулку самостоятельно, оставляя Эллу дома, чтобы та продолжала заниматься с Робби. Единственное, чем они все еще могли наслаждаться всей семьей, была поездка в купальни, где мама поддерживала сына в воде, поощряя его попытки брызгаться и лягаться, пока Рона барахталась самостоятельно, практикуя плавание на длинные дистанции и совершенствуя гребки.

Когда зима сменилась весной и на холмах, окружающих город, расцвел желтый утесник, семья Дэлримплов обрела новую форму, которую однажды озвучил Робби. Элла в миллионный раз сгибала и разгибала его ноги, когда он спросил:

– Я ведь твой мальчик, правда, мамочка? А Рона – папина дочка.

Чувство вины отозвалось болезненным уколом в сердце, но Элла попыталась не заметить его. В том, что сказал Робби, была правда. Она уделяла сыну очень много времени, делала для него все что могла. Рона была гораздо более жизнерадостной, чем ее младший брат. Пока сын нуждался в маме, у нее не было другого выбора, кроме как посвятить ему все свое время и силы. Она взяла его на руки, чтобы привязать суппорты к его ногам.

– Ну разве нам не повезло – у каждого по одному ребенку! А теперь давай посмотрим, сможешь ли ты взять меня за руку и пойти в сад. Сегодня прекрасный день, так что мы можем продолжить «Ветер в ивах»[92] снаружи, греясь на теплом утреннем солнышке.

Медленно, почти незаметно, мальчишка становился сильнее. А потом настал день, когда Ангус вернулся с работы и его встретила у входной двери раскрасневшаяся от волнения Рона.

– Представляешь, папочка? Робби сделал это! Он пошел сам!

Наблюдая за тем, как его сын неуклюже передвигает ноги, все еще скованные тяжелыми суппортами, Ангус с трудом сдержал слезы. В его глазах Элла увидела ту же ошеломляющую парадигму эмоций, что испытывала сама: облегчение и боль, радость и печаль, любовь и полное изнеможение. Он притянул ее к себе и крепко обнял.

– Молодец, – прошептал муж, целуя ее. – Если бы не ты, этого бы не случилось.

Тем летом они снова отдыхали в Арисейге, и две недели, проведенные на белоснежных песчаных пляжах, морской воздух и солнце стали для них тонизирующим средством.

– По-моему, это самое лучшее лекарство на свете, – заметила Элла, когда они с Ангусом сидели на коврике для пикника и наблюдали, как Рона и Робби плещутся у кромки воды, наполняя ведра мокрым песком, чтобы построить замок, а из бухты за ними подглядывает любопытный тюлень. – Робби будет достаточно силен, чтобы осенью вернуться в школу.

В ту ночь в белом коттедже, когда дети уснули, Ангус повернулся к жене и привлек к себе. Но Элла отвела его руку, безмолвно предупреждая ее движение по своему телу, и отвернулась от мужа, слишком усталая, поглощенная мыслями.

Постепенно ее дыхание стало ровным, в то время как он лежал без сна, одиноко глядя в темноту.

Сегодня, когда я прихожу навестить Эллу в дом престарелых, она спит. Я крадусь на цыпочках, чтобы не побеспокоить бабушку; ее волосы веером рассыпались по подушке, а лицо обращено к вазе с ракушками. Но тут в комнату шумно входит медсестра и говорит, что ей все равно нужно разбудить Эллу, чтобы дать лекарства.

Я не хочу утомлять бабушку, однако мне очень нужно задать ей несколько вопросов. О ее браке, о том, как она пережила те времена. И смогли ли они с моим дедушкой снова обрести любовь. По-моему, мне абсолютно необходимо это знать. Тогда я могла бы надеяться, что мой собственный брак выживет, что у нас с Дэном есть шанс спасти его, несмотря на трудности, которые преследуют нас в последнее время.

Она морщит лоб, словно воспоминания даются с трудом, но затем взгляд ее вроде бы фокусируется на картине с парусником и она кивает, облизывая губы, прежде чем заговорить. Бабушкин голос настолько тих, что мне приходится наклониться ближе, чтобы расслышать.