Сен-Мари-де-Ре

31 октября 1945 года

Дорогая Элла!

Я пришел на пляж, чтобы написать это письмо, сидя спиной к дюнам и подставляя лицо солнцу, которое так приятно ощущать после долгих месяцев, проведенных на больничной койке. Пока я подбираю слова, ветер старается вырвать бумагу из моих рук, еще больше усложняя мою задачу.

Я много раз начинал писать тебе, но рвал эти письма, потому что кажется невозможным выразить на бумаге все, что я хочу сказать. Но в то же время я чувствую, что должен это сделать. Даже если мое письмо причинит нам обоим боль, молчание между нами невыносимо.

Я хочу начать с поздравлений тебя с замужеством и с тем, что ты скоро станешь мамой. И пожалуйста, поверь, что мои добрые пожелания искренни. Ангус – очень счастливый человек. Ты заслуживаешь много радости и много любви.

Когда я смотрю, как волны набегают на песок, воспоминания о тебе возвращаются. Эти воспоминания – то немногое, что действительно ценно. Они поддерживали меня, когда казалось, что все потеряно. Я безмерно благодарен тебе за это. Ты должна знать, дорогая Элла, что помогла мне пережить страх и ужас войны, что даже в самые мрачные моменты я знал – истина и красота в конечном счете восторжествуют. Я нес их в себе, они были неприкосновенны и нерушимы в моем сердце. Ты была со мной, помогала мне справиться с каждым испытанием…

В тот день, когда это случилось, когда жизнь изменилась навсегда, я стоял на посту. Было солнечное майское утро, я помню кроны свежей зеленой листвы над моей головой, прозрачный воздух, наполненный птичьим пением. Я отложил винтовку и достал альбом для рисования, хотел запечатлеть красоту этого места и отправить набросок тебе в следующем письме… Чтобы ты улыбнулась, когда откроешь его, понимая, что я все тот же старина Кристоф, находящий красоту в самом обыденном. Мне хотелось нарисовать, как солнечный свет пробивается сквозь листву к покрытым мхом камням у ручья…

«Забавно, – подумал я, делая набросок и не придавая мыслям особого значения, – птицы перестали петь».

Я посмотрел на тропинку, которая вела через лес на холм, где утром взошло солнце. И тут же услышал это – причину, по которой в залитой солнцем листве над моей головой затихли птицы.

Кроме рева танков, продирающихся сквозь подлесок, я почти ничего не помню. Капитан моего батальона нашел меня в воронке, оставленной снарядом. Мои ноги были сильно раздроблены, и он понимал, что у меня будет больше шансов выжить, если немцы захватят меня в плен. Капитан также знал, что со мной будут обращаться гораздо лучше, если я попаду к ним в качестве офицера, поэтому он отдал мне свой китель и шинель взамен на мои.

Так я стал капитаном Фабьеном Дюма до конца войны, проведя ее в лагере для военнопленных Шталаг Люфт VIII-А, куда меня перевели вместе с другими пленными офицерами, как только стало понятно, что я выживу, и мои раны были залатаны в немецком полевом госпитале.

Ты была со мной там, Элла, в набросках, которые я делал по памяти и которые напоминали мне, что в моем сердце есть свобода, которую не может ограничить никакая тюрьма.

Теперь каждый день я чувствую, как ко мне понемногу возвращаются силы, благодаря морскому воздуху, хорошей домашней кухне и безграничной заботе Каролин. После операции мои ноги неплохо заживают. Мне есть за что быть благодарным, несмотря на то, что так много потеряно.

И все, через что мы прошли, очень сблизило меня с отцом. Он сломлен потерей. Элла, твое сердце разорвалось бы, если бы ты увидела его сейчас. Но теперь его дети снова рядом, и я молюсь, чтобы он нашел в себе силы жить дальше. Самое тревожное, что он больше не осуждает мое увлечение искусством! Никогда бы не подумал, что стану скучать по тем дням, когда он был таким категоричным, но я скучаю. Меня поражает, как время может поменять наши взгляды. Теперь и я должен смотреть на тебя по-другому.

Элла-из-Эдинбурга, я желаю тебе много счастья и много любви. Пусть ваша семья процветает.

– Ну же, Робби, ты же не хочешь опоздать! – Элла усадила на колени шестилетнего сына и, прижав его к себе, завязала шнурки на его школьных туфлях. еще в начале недели туфли были совершенно новыми, черная кожа блестела. Теперь же носки были потерты. Элла ожидала, что и шнурки тоже скоро будут потрепаны и намертво завязаны на узел. Она уткнулась носом в мягкую теплую шею, целуя его и понимая, что сын смутится, если она сделает это на публике, – по крайней мере пока не станет намного взрослее.

Рона, которая была на три года его старше, стояла в дверях, уже застегнув пальто и перекинув через плечо школьную сумку. Она была аккуратным, организованным ребенком и не одобряла склонности своего младшего брата к хаосу и беспорядку, особенно по утрам. Она нетерпеливо вздохнула, когда он, извиваясь, соскользнул с колен матери и принялся искать один кед, который каким-то необъяснимым образом исчез из спортивной сумки. Отвлекшись от поисков, Робби схватил грузовик Dinky[89] и стал, издавая громкие звуки, толкать его к гаражу, который сделал папа.

– Ну же, Робби, из-за тебя мы все время опаздываем!

Раздражение Роны перелилось через край, она подошла к брату, взяла игрушку из его рук и намеренно поставила ее на книжную полку, до которой он не мог дотянуться.

– Эй! – запротестовал Робби. – Отдай! Мама, – захныкал он, – она отобрала машинку!

Элла в это время лежала на полу, запустив руку под кровать Робби, насколько возможно глубоко. Ей удалось нащупать кед, и она торжественно вернулась с ним в руке, одновременно поправляя залакированную прическу.

– Робби, надевай пальто. Рона, не будь такой вредной. Вот, – Элла сняла игрушку с полки и поставила ее рядом с гаражом, – она будет ждать тебя сегодня, когда ты вернешься домой. А теперь пошли, мы же не хотим опоздать на трамвай.

Она держала детей за руки, пока они шли к трамвайной остановке. Когда родился Робби, они переехали из своей квартиры в Марчмонте, купив свой первый дом в Файрмилхеде, на самой окраине на юге города, недавно построенный, с достаточно большим садом, чтобы дети могли играть в нем, и с видом на Пентлендские холмы. Это означало долгую поездку на трамвае до школы и обратно, но Элла наслаждалась каждой минутой, проведенной с детьми, поэтому не жалела времени. Ангус иногда сам отвозил их по утрам, хотя обычно уходил раньше, чтобы успеть в офис. Он работал в страховой компании отца Эллы и теперь, когда мистер Леннокс ушел на пенсию, управлял ею и строил грандиозные планы по дальнейшему расширению бизнеса.

Жили они комфортно и обеспеченно. И если Элле иногда надоедала роль домохозяйки, то роль матери с лихвой компенсировала это. Недавно пережитые ужасы все еще были свежи в их памяти. Ангус и Элла превосходно знали цену безопасности и свободы, которыми они теперь наслаждались. У них был уютный дом, они могли позволить себе машину и все самое современное оборудование – телевизор, пылесос в форме шара компании Hoover[90], который значительно облегчал чистку ковров, и блестящую электрическую плиту. Их брак был предметом зависти многочисленных друзей. Члены их большой семьи всегда были рядом, готовые помочь в любой ситуации. Они выглядели идеальной парой с идеальной жизнью. И они оба обожали своих детей.