– Прекрасное угощение, Рона, ты умница! Спасибо. А Робби хорошо себя ведет?

– Ну да. Но это потому, что он еще не проснулся. – Рона заправила за уши свои и без того аккуратные волосы темно-медового цвета, как у матери (глаза у нее были такие же голубые, как у отца). Она откровенно наслаждалась одобрением родителей и редкой возможностью хоть немножко побыть с ними без Робби.

– Мне показалось, что там очень тихо. – Ангус посмотрел на часы. – Уже почти девять! Чудеса! – Он зевнул и потянулся, обменявшись улыбками с Эллой, глядя поверх головы дочери, а затем развел руки, чтобы заключить их обеих в семейные объятия. – Чашка чая и две мои самые лучшие девочки – чего еще может желать мужчина?

Слабый вскрик прервал их минутную идиллию.

– Я знала, что все это слишком хорошо, чтобы продолжаться долго! Нет, не волнуйтесь, вы оставайтесь здесь, я сама. – Элла встала с постели и накинула халат поверх ночной рубашки. – Все в порядке, Робби, я иду!.. – крикнула она, завязывая поясок вокруг талии.

В спальне сына стоял полумрак. Занавески на окнах не пропускали тусклый свет серого субботнего утра. Ощущался несвежий запах сна и ночи, полной тревожных сновидений. Элла сморщила нос от слегка сладковатого зловония.

Она подошла к кровати, на которой под смятым одеялом неподвижно лежал Робби. Пощупала холодной рукой его лоб и наклонилась, чтобы поцеловать, приговаривая:

– Что случилось, мой дорогой, ты плохо себя чувствуешь? Почему, Робби? Возможно, у тебя температура…

Он застонал, а его остекленевший взгляд был обращен внутрь, к чему-то, что сию минуту поглощало его живьем, неуклонно и безжалостно.

Внезапно Эллу захлестнула волна паники, она схватила его за плечи, пытаясь усадить. Но его горячие конечности были тяжелыми и безжизненными, и ее руки не удержали его, он стал падать вперед и привалился к Элле. Она отчаянно сжала его в объятиях, как будто пыталась забрать всю его боль и недуг.

– Мамочка, – пробормотал он, едва дыша, – у меня ноги не двигаются.

– Вызови «Скорую»! Быстро! Робби, Робби! Мой мальчик! – Она раскачивалась.

Ангус был в двух шагах, когда услышал ее крик. Когда он подошел, она раскачивалась взад и вперед, крепко держа в руках маленькое хрупкое тельце сына.

– Элла, что случилось? – спросил Ангус, и его голос подрагивал от страха.

Она смотрела на него молча, слезы текли по ее лицу. А потом она прошептала слова, которых родители в то время боялись больше всего:

– Он парализован.

* * *

«Отделение для больных полиомиелитом в детской больнице – самое страшное место на земле», – думала Элла. Она предпочла бы провести еще одну ночь, заблудившись в темном чужом лесу, нежели стоять перед запертой дверью палаты, прижимаясь лицом к квадратному зарешеченному стеклу, пытаясь разглядеть по другую его сторону своего сына. Медсестры ловко двигались по ярко освещенной больничной палате, осматривая ряды «железных легких» – больших белых цилиндров, в которых находились дети. Через дверь она могла слышать механические звуки, создаваемые насосами, которые попеременно повышали и понижали давление воздуха внутри цилиндров, вынуждая легкие их обитателей работать, тем самым обманывая паралич, грозивший заставить эти крошечные грудные клетки замереть навсегда.

Медсестры не обращали на Эллу никакого внимания. Они привыкли к тому, что отчаявшиеся родители подолгу стоят у двери, поскольку им запрещено входить в палату, и они не могут ни дотронуться до своих детей, ни обнять, пока их маленькие тела борются с вторгшимся в них бесшумным убийцей. Элла умоляла палатную сестру впустить ее хотя бы на несколько минут, чтобы она могла сказать Робби, что находится здесь, рядом с ним.

– Мне очень жаль, миссис Делримпл, но это не разрешено ни при каких обстоятельствах. Мы понимаем, насколько это тяжело для вас, но, если мы сделаем исключение для одного родителя, нам придется впустить всех. Представьте, как ваше посещение расстроит других детей, к тому же вы рискуете перенести инфекцию к себе домой. Подумайте о своей дочери. Вы ведь должны защитить ее, не так ли?

Поэтому Элле приходилось довольствоваться тем, что она стояла и смотрела на Робби сквозь дверное стекло, чувствуя, как ее сердце рвется из груди. Уходя домой, она улыбалась и махала ему рукой, надеясь, что он видит ее, старалась, несмотря на боль, выглядеть веселой, пока не исчезала из поля его зрения.

В течение нескольких недель Элла совершала ежедневное паломничество, чтобы постоять у двери, отделяющей ее от сына, не обращая внимания на суровые взгляды больничного персонала, который не одобрял этих беспокойных родителей, не считавшихся с официальным временем посещения.

По вечерам, дома, пока Рона делала уроки или тихонечко читала свои любимые истории о Мэлори Тауэрс[91], Элла просматривала книги и журналы в поисках новой информации о лечении больных полиомиелитом или сочиняла записки, которые совала каждой выходящей из палаты медсестре, умоляя прочитать их Робби.

Казалось, прошло несколько вечностей, прежде чем доктор наконец объявил, что Робби вне опасности, и вывел его из «железного легкого». Элла была вне себя от радости, когда смогла навестить его, обнять и поцеловать, она ведь так долго об этом мечтала! Его ноги все еще были парализованы, и она невольно зажмурилась, когда увидела Робби, неподвижно лежащего на кровати. Его мышцы были так истощены, что ноги казались хрупкими веточками, настолько тонкими, что могли бы сломаться на сильном ветру. Они были зафиксированы металлическими штангами, которые заканчивались парой тяжелых ботинок. На его бледном, осунувшемся лице застыло выражение тревоги из-за того, что болезнь может вернуться и на этот раз забрать его навсегда. Медсестры сказали Элле, что ему снятся кошмары: он просыпается с криком и жадно хватает ртом воздух, ему кажется, что он не сможет больше дышать без аппарата.

Элла потребовала консультации с врачом – к сильному неодобрению старшей сестры – и настаивала, чтобы Робби делали горячие компрессы и добавили еще больше упражнений для восстановления мышц, которые не были окончательно атрофированы, несмотря на их длительную неподвижность в «железном легком». Она помахала перед носом доктора статьей из журнала.

– Да, миссис Делримпл, я хорошо осведомлен о работе сестры Элизабет Кенни, и мы действительно используем некоторые ее методы. Но у нас просто нет ресурсов, чтобы уделять столько внимания каждому отдельному пациенту.

– Тогда позвольте мне! – взмолилась Элла. – Я могу приходить сюда и заниматься его ногами каждый день. Просто покажите мне, какие он должен делать упражнения.

– Боюсь, это было бы совершенно против правил больницы. Я не могу этого санкционировать. Сиделки будут возмущены, если у нас в палатах в любое время суток будут бесконтрольно находиться родители. Однако… – он поднял руку, чтобы предупредить возражения Эллы, – если вы хотите помочь Робби с его упражнениями в часы посещений, я не буду возражать. Но повторяю, я настаиваю – только в официальные часы посещения.